Тосарищ Боттэ

3 апреля 1931 года он был арестован в Турине. До этого семь раз к нему приходили жандармы с ордером на арест, и семь раз он ускользал. Теперь наконец его схватили и на 10 месяцев бросили в одиночку.

В начале этого года состоялся над ним суд в том самом особом военном трибунале, где судят всех коммунистов.

В темном зале особого трибунала Боттэ предстал перед судом своры офицерья, фашистской милиции и жандармов. Он вышел к балюстраде, оперся рукой о барьер и, смело глядя в лицо фашистских палачей, сказал:

- Я схвачен на посту, осуществляя свой долг коммуниста, руководителя комсомола и компартии, как преданный исполнитель директив Коминтерна.

- К порядку, подсудимый! крикнул председатель, заглушая его колокольчиком.

- Ваш приговор не испугает меня. Мы убеждены, что партия и. комсомол продолжат борьбу, стоя во главе революционных рабочих и крестьян...

Председатель отчаянно трезвонил звонком, но Пьетро перекричал его.

- ...и беспощадно вас свергнут! - закончил он.

- Вывести его вон! – крикнул председатель. Заседание продолжалось в отсутствии подсудимого...

Неутомимому Боттэ было пред - явлено столько статей обвинении, что если бы сложить все, что при - читается по всем этим статьям фашистских законов, - получилось бы лет семьдесят каторги. Однако судьи знали, что достаточно и четверти этого срока в фашистском застенке, чтобы здорового, молодого, сильного человека медленно превратить в развалину. Они приговорили Пьетро Сэккиа к 17 годам 9 месяцам каторги. Этого достаточно.

Но он не теряет революционной бодрости, он не унывает. Он смеется, он шутит, Боттэ. Вот два письма, присланные им брату после процесса.

«... Вчера наконец состоялся суд. Я хотел бы тебе описать его, но вынужден отказаться, так как, во - первых, это запрещено, во - вторых же потому, что меня оттуда почти с самого начала выгнали вон...

Меня приговорили к 17 годам 9 месяцам каторги, после этого - к 5 годам жандармского надзора, да еще, кроме того, к 20 тысячам лир штрафа!!!

По правде, признаюсь, что я разочарован и ожидал гораздо большего. После этих семи ордеров на арест, после длиннейшего перечня «преступлений» я ждал совершенно «особого» приговора от «особого» трибунала.

Одним словом, вся моя «большая деятельность», как они выражаются, рассматривается как сплошное преступленье с 1927 года до сегодня, и за все это я отвечал только по одной четвертой статье «чрезвычайного закона». Эта статья наказывает 17 годами 9 месяцами, и так как они не смогли приговорить к большему, то дали, сколько сумели, и предложили этим удовлетвориться...

Не удивляйся жалобам на мягкость приговора. Ты ведь знаешь, что всегда, когда ждешь больше, а получишь меньше, это несколько разочаровывает... Увы, приходится довольствоваться... малым!»

Через несколько дней Боттэ отправили в «путешествие». Куда? Это ведомо только «хозяевам». Теперь Боттэ не человек, а вещь. Его посылают, куда хотят, печка пришлют в место постоянного заточения.

Товарищ Боттэ сейчас в тюрьме. Фашисты приговорили его к 17 годам 9 месяцам тюремного заключения. Фашисты повидимому рассчитывают процарствовать еще семнадцать лет.

Напрасны надежды фашистов!

И прав товарищ Боттэ, ожидая, что близок час и день, когда восторжествовавшие пролетарии Италии разобьют стены его тюрьмы и товарищ Боттэ с прежней неутомимостью, пылом, настойчивостью будет в первых рядах осуществлять в Италии дело Маркса, Ленина, Сталина.