Надо сказать, что Виктор Петрович к тому времени оставался не только спортсменом, но – со свойственной ему уверенностью в себе – начинал мало-помалу тренировать молодых всадников. И в этих двух качествах – как наездник и как тренер – был приглашен в Белоруссию, в конный центр Ратомку.

Он взялся там ретиво – с раннего утра до позднего вечера не выходил из манежа. А до него жизнь в Ратомке текла ни шатко, ни валко – приятная, непыльная жизнь.

Отгуляют коллеги два часа с хлыстиками, возьмут бутылочку, и потечет неспешный разговор о замечательном предмете жизни – лошадях. Однажды Виктору Петровичу тамошний его ученик сказал: «Вы меня не гоняйте сегодня так уж сильно, пожалуйста, я вчера малость перебрал». Тот его – вон с тренировки.

«Так праздник же вчера был, – пеняют коллеги, – разве не понятно, разве ж можно, чтобы без никаких тебе резонов? Ты его вон отправил, а он, может, талант выдающийся, он обидится и бросит спорт. И вообще, Угрюмое, без тебя нам лучше было. Заветного слова в выездке и ты, как мы, не знаешь, а знаешь одну работу – каторжную, а мы мечтали о чем-то возвышенном, что ж ты на нашу романтику железную решетку надел? У тебя ж как на производстве...»

«Думкой, – он им сказал, – только дурак богатеет. А насчет заветного слова верно: не знаю, и никто не знает, его нет, а есть труд. Я, когда на заводе работал, спортом уже занимался и еще в вечернюю школу ходил, то сяду, бывало, в классе у печки и закемарю. А прямо перед глазами на плакате написано, что в труде заключаются смысл и цель жизни человека, его счастье, его восторги. Это говорил писатель Чехов. И я читал и не понимал: как так, чтобы труд давал счастье, давал восторг. А потом простой пример вспомнил: вот потаскаешь раскаленные болванки, взмокнешь весь, потом глотнешь холодной газировки, и такая прекрасная делается жизнь, идешь домой усталый, а она вся вокруг тебя улыбается. Это как в парной бане – терпишь, сил уже нет, а терпишь, а потом ляжешь дома на чистую постель – блаженство. Ну, а насчет таланта, которого я прогнал, так из любого, я вам гарантирую, могу сделать классного мастера выездки, умел бы он работать и терпеть. Вон девочка беленькая стоит. Иди сюда...»

Это не домысел, не легенда – именно в споре, веря, как всегда, что его терпение и труд все перетрут, Угрюмов позвал в группу первую попавшуюся девочку. Она работала на конном заводе – чистила лошадей, убирала навоз. Через восемь месяцев Ирина Карачева проигрывала в Белоруссии только Угрюмову.

Да, он подлинно исполнен веры в себя, в свой ум и в свои руки, истый русский мастеровой, не признающий деления людей спорта на тех, которым природа выдала щедрую жменю, и тех, кому протянула пустую ладонь. Спорь с ним, не спорь – он уверен, что гены – дело второе, пятое, десятое...

Противореча себе, он может бурно восхищаться дочерью олимпийской чемпионки Елены Петушковой семилетней Владой: посадил ее на смирного, туповатого Акбулака, ножки ниже седла не свисают, сказал: «Вышли лошадь». Девочка что-то такое непонятное, даже вроде нелепое сделала, и конь, как птичка, порхнул – вот что это был за посыл! Талант, конечно, наследственный.

Хотя все так, но Угрюмов настаивает на своем: что такое – не рожден человек, например, прыгать? Если он с детства сегодня одну ступеньку возьмет, завтра – другую, повыше, потом еще выше, то как еще запрыгает! Это и есть настоящая жизнь – расти над собой со ступеньки на ступеньку.

Среди множества его идей иные с небольшим, так сказать, загибом. Он считает, например, что спортсмен-конник в большинстве случаев интеллектуально выше неспортсмена, если подразумевать под интеллектом способность размышлять над окружающей действительностью, оценивать ее и перерабатывать получаемую информацию. «Мышцы ведь связаны с мозгом, так? И их развитие способствует развитию мозга – не может не способствовать. А интеллект помогает понимать лошадь. А что такое «понимать лошадь»? Чувствовать ее чувства и желания и корректировать их так, как это тебе необходимо».

Он учит так: чуть у лошади элемент стал хорошо получаться, настолько хорошо, что, вызубренный, он может обернуться уже небрежностью, халтурой, надо сразу прекращать над ним работу. Тогда во время соревнований лошадь будет стараться изо всех сил, ожидая, что за самым лучшим исполнением последует награда – отдых.

«Надо, – он говорит, – не заставлять в соревнованиях лошадь сделать то или другое, а морально подводить, готовить ее к элементу. И если она готова, тогда ты шенкель только приложил, а она уже с удовольствием тебе отвечает, и на морде у нее желание, а не обреченность. У тренированной лошади меньше времени проходит от требования всадника до ее ответа. Конника хвалят так: «Он чувствует лошадь». Значит, чувствует время протекания реакции».

Он вспоминает: «В армии я немного занимался современным пятиборьем. Бежишь, бывало, кросс – последний километр, в груди как кол торчит, ноги подгибаются. Бежишь и думаешь: «Будь подо мной лошадь, я бы ее уже начал пороть». Я и не бью их потому, что всегда эту мысль свою помню. Я когда с ними работаю, жду, что они сами то или другое захотят сделать. Ставлю в определенные условия и жду».

«...Мне нравится процесс общения с лошадью. Процесс совершенствования. Видишь, как она растет, растет, растет: жеребенок, жеребчик, и вот уже конь, такой красавец...»

«...А вообще не столько ты ее воспитываешь, сколько себя».

В 1976 году, заняв на Олимпиаде в Монреале шестое место, Угрюмов сразу после этого отдал своего Саида, идеально выезженного рыжего арабо-тракена тигриной фации, Ирине Карачевой – ученице. Поступок казался неожиданным, нелогичным, как ни объяснял Виктор Петрович, что, во-первых, он всей душой полюбил Белоруссию с ее добрыми, бесхитростными, трудолюбивыми людьми и изо всех сил возжелал сделать ей когда-нибудь подарок – добиться, чтобы сборная республики стала сборной страны; во-вторых же, заявлял Угрюмов в свойственном ему стиле, что, когда он на Саиде, у него в стране нет конкурентов, а так ему жить неинтересно.

В 1978 году Угрюмов совершил другой нелогичный поступок – взялся тренировать Елену Петушкову, соперницу давнюю и грозную.

Ну, тут, по-моему, в большой мере сказалось личное отношение Виктора Петровича к чемпионке мира 1970-го, олимпийской чемпионке в командном зачете 1972 года. Елена Владимировна – замечательный в спорте человек. Достаточно напомнить хотя бы о том, что, ни на день не прекращая тренировки, она с отличием окончила Московский университет, защитила диссертацию на степень кандидата биологических наук, продолжала и продолжает научную и преподавательскую работу на кафедре биохимии МГУ. Петушкова поистине создала самое себя: застенчивая, робковатая от природы, стала великолепной всадницей, волевым бойцом, сохранив при этом обаятельную, грациозную скромность и сердечность. Все это – и ученость и спортивное мастерство – побуждает Угрюмова считать ее образцом, высоким примером для подражания, более же всего другого – труд.

В те поры, когда возникло их содружество, прекрасный Пепел, конь, прославивший Петушкову, состарился, так сказать, ушел на пенсию, и она взяла молодого Абакана. Навыки выездки принялся прививать ему Угрюмов.

В 1979 году на Спартакиаде народов СССР Петушкова на Абакане была второй, проиграв лишь самому Виктору Петровичу и выиграв у Карачевой.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.