Не знаю даже почему, но я ей начала вдруг говорить о химкомбинате, о наших девчонках, о своей работе в лаборатории, о дочурке. Наверное, мне очень захотелось помочь ей, и она это поняла. Спросила тихо:
– Неужели мне никогда не повезет, Люся? Неужели оно так редко встречается, это самое счастье?
Что я могла ей ответить? Что счастье не лотерейный билетик? Или что его нужно не ждать, а добиваться?.. Мы молча постояли и разошлись в разные стороны.
Я думаю, человек должен отвечать себе сам на такие вопросы.
Наверное, во многом была виновата осень. Листья деревьев возле проходной Воскресенского химического комбината окончательно пожухли, небольшие грядки Цветов поблекли, ветер неистово трепал поднятое на флагштоке красное полотнище с золотистой бахромой, а еще выше, в сером небе, над двумя трубами тянулись ядовито-желтые «лисьи хвосты».
На комбинат пришла осень. Ветреная, дождливая, с липнувшей к ковшам экскаваторов и сапе» гам строителей рыжей землей, но по-своему кипучая, неспокойная.
Как обычно, высоко над землей по канатной дороге безостановочно плыли к мельнице вагонетки с рудой, на подъездных путях свистели маневровые паровозы, лязгали сцепкой крытые пульманы. А в цехе борных удобрений всю смену облетала тревожная весть:
– Ребята, снова сырой концентрат загружают! Он прибыл сюда издалека, этот концентрат.
И везли его долго: по реке, через моря и океаны в корабельных трюмах, не раз перегружали в портах, пересыпали на товарных станциях, – и вот теперь смена цеха борных удобрений удрученно встречала дорогое сырье.
– Что делать будем, ребята? С такой влажностью он и в шнеки не будет ссыпаться. Опять уродоваться с лопатами придется...
Это означало, что в скором времени ребятам нужно будет повязывать лица марлевыми масками, лезть в бункеры и вручную сбрасывать слипшийся в комья порошок.
И ребята лезли, вовсю «уродовались», а перекуривать показывались из бункеров до неузнаваемости мохнатые от серой пыли.
Комсорг цеха аппаратчик Евгений Киселев долго отплевывается. Зло берет, что из-за каких-то головотяпов люди должны отрываться от своей работы. И страдают-то от этого не столько он и его товарищи, сколько общее дело.
Задумался комсорг. Хорошо бы поднять этот вопрос не на комбинатском собрании, а выше. Чтобы все комсомольцы-химики узнали, во что влетает вот такой перекур после бункера. Да что химики! Пусть задумаются портовики, железнодорожники. И строители складов...
Киселева толкают. Перекур кончился.
После аврала жизнь цеха входит в свою колею. Привычно шумят механизмы, люди привычно кричат друг другу на ухо, понятливо кивают. А у комсорга, пока товарищи на местах, хлопот хватает. Компрессорщица Нина Солодовникова жаловалась, что из ее переносной библиотечки почти перестали брать книги. С чего бы? Может, все уже перечитали?.. Стало стыдно перед самим собой: пожалуй, и не вспомнить, когда он брал у Нины книгу в последний раз. Значит, еще меньше нужно спать, товарищ, а то так, гляди, и жизнь проспишь! Заглянул на кран к Федору Тумпарову – договорились об экскурсии на выходной.
– Железно! – пообещал губами и жестом поднятого кулака крановщик.
А возле шнека уже снова собрались рабочие. Влажный концентрат на этот раз закупорил проход элеватора. Прибежал с кувалдой Лева Мальков. Начали по очереди с размаху грохать тяжелым молотом по вибрирующей трубе. Прочистили. Стало весело, как на воскреснике. Киселев вытер прожженным кислотой рукавом спецовки разгоряченное лицо, а проходившая мимо расфасовщица Галя Свищева вдруг, взглянув на него, расхохоталась. Пришлось идти умываться.
За несколько минут до начала обеденного перерыва комсорг позвонил в лабораторию кислотного цеха.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.