Сын

— Ничего, старина... Ничего, — глухо сказал Сергей. — Вот сюда становись. Здесь посуше. А маме мы не скажем, зачем ее тревожить по пустякам?

Сын признательно улыбнулся ему непослушными, прыгающими губами и проговорил осипшим от холода голосом:

— Так вода же совсем не холодная, пап. Это только когда вылезешь, кажется, что холодная...

Сергей первым запустил свою «мушку», и она не дошла еще до вскипавших за камнем белых бурунов, когда над нею взметнулся легкий фонтанчик брызг, и по резко натянувшейся леске он почувствовал, что рыба попалась крупная. Осторожно подведя ее к самому краю камня, Сергей разглядел у своих ног, под толщей воды, синевато-стальную спину рыбы, остро торчащий, почти прозрачный спинной плавник, кажущуюся сверху приплюснутой голову и, сразу же позабыв обо всем, хищно и цепко ухватил холодное скользкое туловище, мгновенно ощутив, как напряглось оно в его руке, дернулось; он вырвал хариуса из воды и хлестко ударил головой о камень. Рыба обмякла, а из-под жабер ее показалась кровь. «А мы тебя, милая, по мозжечку, по мозжечку!» — вспомнил он, как приговаривал когда-то в таких случаях старший коллектор, который и научил его ловко, единым взмахом бить рыбу головой о камень, чтобы, как объяснял он Сергею, «зазря она не переживала да и не упрыгала бы ненароком обратно в воду».

— Вот мы его теперь по мозжечку! — удовлетворенно сказал Сергей, усмехаясь воспоминаниям своим и тщательно вытирая о штаны липкие от слизи и крови руки. — Видал, какого красавца мы с тобой зацепили?

Сын хмурился, сосредоточенно разматывал леску, но пальцы плохо слушались его; Сергей догадался, что он все видел и что сейчас ему неприятно смотреть на убитого хариуса, и, понимая состояние сына, заговорил с ним примирительно, опять настраиваясь на привычный снисходительный лад:

— Ну, это уж ты напрасно, малыш! Жизнь, как говорится, суровая и жестокая штуковина... Я ведь тоже когда-то любое дерево готов был жалеть.

Пошлют меня колья рубить, а я отойду и смотрю, как листья на березках шевелятся, кора, будто кожица тонкая, а мне по ней топором надо... В общем, ко всему можно привыкнуть. И потом учти: мы рыбачим не ради забавы. У костра нас ждет слабая женщина, и мы, мужчины, обязаны вернуться к ней с добычей. Если ты согласен со мной, мы легко договоримся.

Сергей ждал, что сын улыбнется, но тот по-прежнему хмуро и сосредоточенно смотрел на прыгающую в волнах «мушку», то подтягивая ее к камню, то вновь пуская по течению...

Пойманных хариусов они нанизали на обрывок шпагата. Связка получилась большой. Сын упрямо тащил ее, а когда Сергей изредка оборачивался и предлагал помощь, он с трудом приподнимал рыбу, показывая, что ему нисколько не тяжело, и говорил небрежно:

— Подумаешь... Чего тут нести-то? Недалеко уже осталось.

Им не терпелось поскорее увидеть отблески костра, и поэтому обратный путь казался длиннее. Они как будто чувствовали, что пахнет дымом, и потрескивание сучьев в огне будто уже чудилось им, но деревья впереди были по-прежнему темны, а обломанные и спутанные ветрами кусты ивняка смутно белели изнанкой листвы, и теплилась над ними отличимая еще тонкая закраинка заката. А когда они наконец и вправду заметили на обвислых еловых лапах розовые двигающиеся блики и дымом пахнуло по-настоящему, слева в кустах что-то шумно заворочалось, даже вроде бы прыжки послышались там, словно кто-то, не разбирая дороги, торопливо скатывался к берегу. Сергей замолчал, резко повернулся к сыну, но, не успев толком разглядеть его застывшее, бледное лицо, увидел краем глаза, как что-то черное и по-змеиному гибкое, зло отфыркиваясь и топоча, скользнуло между ними и громко бултыхнулось в воду.

Несколько секунд они оцепенело смотрели на реку, на помигивающие, расходящиеся от берега широкими полукружьями волны, затем оба заулыбались растерянно; сын наклонился, поднял упавшую связку, а Сергей глубоко перевел дыхание и сказал, смущенно пожимая плечами:

— Да-а-а, черт... Это выдра, должно быть, нас перепугала. Раньше, говорят, тут и капканы на нее ставили... — Он ощущал сейчас, каждую вздыбившуюся волосинку на своих руках, каждый бугорок на пошедшей пупырышками коже, и как они постепенно опадают с легким и приятным покалыванием. — Видишь, как может случиться... Я думал, что лось это ломится. Шуму-то сколько было...

И уже в палатке, забравшись в спальные мешки, они продолжали говорить об этом негаданном приключении на темной ночной тропе, нервно смеялись, а сын ворочался, ерзал в своем спальном мешке и, словно захлебываясь смехом, с каким-то булькающим всхлипом в голосе повторял одно и то же:

— Нет, папа!.. А как я... а как я... сразу рыбу уронил! Нет, ты подожди, папа!.. А как я...

— Ну, хватит тебе! Закакъякал!.. — с ласковой насмешливостью сказала Ольга, укутывая сына курткой. — Вот если бы вы мне эту выдру на воротник принесли, а то — как я да как я... Охотнички вы мои, рыбачишечки...

Потом сын притих и уснул. И Ольга вскоре уснула. Сергей чиркнул спичку, прикурил украдкой, и в мимолетном свете лицо сына показалось ему вопрошающе-удивленным...

Он курил в темноте, пряча сигарету в горсти, чтобы не обронить случайно искру, и при каждой затяжке пальцы его прозрачно краснели. Как-то уж очень спокойно и приятно было ему сейчас лежать в палатке, курить, разглядывать свои пальцы, думать о сыне и чувствовать его рядом с собой, сознавая не только эту непосредственную близость его, но и ту, которая, как он был уверен теперь, незаметно возникла между ними, когда они ловили хариусов и оба перепугались выдры на тропе. Сергей боялся утратить ощущение спокойствия, оно казалось ему слишком непрочным, и когда он услыхал сначала тихий шелест, а затем и редкое вкрадчивое постукивание дождя по натянутому тенту, уловил в этом постукивании мерный, усыпляющий ритм, у него неожиданно заломило в груди от предчувствия скорого счастья.

«Завтра мы пойдем вниз через пороги, и все станет совсем по-другому, — прислушиваясь к дождю и старательно гася сигарету о приклад ружья, думал Сергей. — Конечно, теперь у нас обязательно все будет иначе...» Он и не пытался уяснить для себя, что же должно у них перемениться, да это и не столь важно было ему! Сергею лишь очень хотелось подольше сохранить в себе возникшее вдруг предчувствие близкого счастья, и оно даже представлялось ему в полусне в виде чего-то бесформенного и теплого, нежно прикасающегося к его щеке...