Начался концерт, но Евпраксия больше слушала насмешливого и разбитного соседа. Пётр Игнашин - так звали нового знакомого - провожал её домой. Они долго гуляли по притихшим улицам. Пётр рассказывал о своей работе, горделиво, с форсом посмеиваясь над теми, кто боится шахтёрской жизни, уснащая свою речь словечками из подземного быта, хвастаясь своим профессиональным бесстрашием.

- Что под землёй, что на небе - жизнь копеечку стоит, - говорил Пётр. - Лётчик с неба падает, а на горняка вся земля - матушка рушится. Я иду и подрываю стойки, а за мной вся земля садится: вот, может, и этот дом на ней стоит, может, вон и то озеро - а мне нестрашно.

Евпраксия слушала, как зачарованная, смотрела на чёрное озеро в котловине; оно глухо шумело от ветра, а Евпраксия думала о шахтах, что проложены под озером, о воде, которая вдруг может хлынуть в шахты в тот час, когда Пётр бесстрашно идёт по отработанному участку, взрывает и выбивает стойки, обрушивая за собой тяжёлые глыбы породы...

- Эй, Пётр, брось калоши заливать, морозы настали! - перебил разговорчивого парня какой - то худенький, маленький старик, обогнавший их и близко заглянувший в лицо Евпраксии.

Пётр смутился, наскоро попрощался, условился о встрече назавтра и ушёл.

Евпраксию разбудили подруги в пять часов утра. Комендант пришёл за ними, проводил до шахты, указал вход в баню. Девушки засмеялись, что новая жизнь начинается «с лёгким паром». Банщица выдала им мужское бельё, негнущиеся брезентовые костюмы, резиновые сапоги. За дверьми слышались грубые голоса невыспавшихся людей: шахтёры торопили девушек, которые задержались с переодеванием. Из бани девушки прошли в ламповую. Там им вручили тяжёлые аккумуляторные лампы и шахтёрские шлемы. Старый мастер, ворча на мешкающих и несколько струсивших девушек, принял их по счёту. Это удивило и ещё больше напугало их.

- На седьмом горизонте будете работать, в моей бригаде, - сказал он хмуро, как будто заранее знал, что ничего путного из их работы не выйдет.

Евпраксии уже было известно, что седьмой горизонт - самый глубокий: вчера Мяснин подробно объяснял им расположение штреков в шахте. Горный мастер быстро пошёл вперёд, подсвечивая своей лампой, чтобы идущие за ним видели выступы и потолочное крепление. Шахта начиналась прямо с поверхности, спускаясь вниз под крутым углом. Девушки торопливо шли за своим проводником, приглядываясь к сырым стенам, прислушиваясь к журчащим струйкам водоотливных канав, к разнообразным звукам подземелья. Они быстро устали, а между тем мастер всё шёл, не оглядываясь, не поджидая их. Приходилось поспевать за ним почти бегом и всё время думать о низкой кровле, об электропроводах, о трубах сжатого воздуха, через которые надо перелезать, высоко поднимая ноги.

Они пересекали один за другим высокие, хорошо освещенные штреки и, наконец, свернули в забой, вдруг оглушивший девушек лязгающим грохотом рештаков, гудением врубовой машины. Они испуганно глядели на чудовищную металлическую черепаху, которая подгрызала угольный пласт высунутым хоботом. Около машины стоял чумазый парень и управлял ею. Евпраксия поняла, что это и есть врубовка. А под ногами у девушек гудели и беспрерывно тряслись железные листы, по ним струился и стекал вниз по склону штрека разбитый уголь - рештаками называлось это устройство. Мастер остановился, осветил фонарём их испуганные и уже замазанные лица, сердито сказал:

- Пришли... Не знаю, какие из вас работнички будут, уже запыхались...

Врубовая машина остановилась, чумазый подошёл, глянул:

- Э, девка, да ты гоже из наших чёрненьких? А какие вчера лапти плела!..

Евпраксия проглотила слёзы, подступившие к горлу. Ну, нет! Она себя покажет. Выпрямилась, зло сказала мастеру, захохотавшему над шуткой Петра:

- Если вас учить назначили, так учите, смеяться после будете.

Из темноты вынырнул ещё какой - то шахтёр, поднёс лампу к лицу Евпраксии - она узнала старичка, что ночью оборвал Петра. Старичок серьёзно сказал:

- Так их, так, девушка! Хорошая хозяйка цыплят считает по осени, а работника судит за ужином. А на этого гладкого лодыря, что сказки вчера рассказывал, внимания не обращай. Работать будете в моём звене, берите лопаты...

Евпраксия признательно взглянула на старика, хотела поблагодарить его, сказать ему, что никогда она не грубила старшим, не такая уж она бесстыдная, но старик уже суетился, расставляя девушек по местам:

- Вот он, уголёк - батюшка. Бери его на лопату да на рештак. Как десять тонн набросаешь, так и план, а как ещё тонну - две бросишь, - смотришь, какому - нибудь сверхплановому немцу каюк будет. Всё одно за одно цепляется: уголёк да руда, да побольше труда, - глядишь, и немец вон побежит и вы из шахты вылезете воинов встречать, свадьбы праздновать...

Говорил Власов складно и легко; сам был маленький и сухонький, ловко орудовал лопатой, следил за конвейером, и на каждую загруженную вагонетку у него была своя поговорка:

- Вот ещё три тонечки, чтоб гудели танечки.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.