«Предусмотрительный»,— вздохнул судья, пряча в папку переданный ему Смолиным документ.

Чрезмерная предусмотрительность всегда вызывала у судьи подозрения. Зачем Смолин заранее запасся бумагой в пользу своего авторства? Разве мог он знать, что Андреев назовет сегодня двух работников мехза-вода? Ведь даже на приеме у судьи Андреев ни словом о них не обмолвился. А, кстати, почему? Отчего, споря о размере иска, главный инженер не сказал тогда самого главного: дескать, не только Смолин с Асанским — авторы комбайна? Отчего сказал это Андреев лишь сегодня? Тактическая хитрость простодушного с виду главного инженера? А может быть, занятому Андрееву раньше недосуг было разобраться в деле, вникнуть в него и выяснить все до конца?

Судья не торопился отвечать себе .на эти запросы. Пуще всего судья боялся легки» ответов. Легких ответов он боялся лаже больше, чем судейских ошибок.

Еще недавно, окончив юрфак, он никак не мог осознать, в чем же суть только что приобретенной мм профессии. Всякое ремесло дает человеку в руки какое-то неподвластное другим людям умение. А какое особое ум&ние приобрел он вместе с коленкоровой обложкой диплома?

Он знает законы? Но уже в вузе, а особенно потом, работая в суде, он с удивлением выяснил, какое множество людей изучает законы. Домогаясь чего-то или, напротив, обороняясь от чьих-то притязаний, инженеры, врачи и портные с великим усердием прочесывают густую заросль статей и параграфов.

И только позже он стал догадываться, что, высидев пять лет на студенческой скамье и вызубрив давно не нужные человечеству законы двенадцати римских таблиц, он сделался, по его собственному, весьма туманному и нечеткому определению, профессионалом государственной совести.

Его небогатого житейского опыта вполне хватило, чтобы понять, что совесть отдельного человека, самая искренняя и незапятнанная, может быть опасно невежественной. Оказывается, все пять лет он учился вымерять события и явления единственно компетентной, выверенной и дальнозоркой совестью самого закона, и это умение, большее, нежели простая память на статьи и параграфы, обернулась в итоге главной сутью юридического ремесла. Он поверил в то, что никакими благими намерениями нельзя оправдать нигилистического отношения к закону, ибо часто самые «благие» намерения, дай им только волю, превращаются в произвол.

Еще в студенчестве он впервые прочел у Ленина о том, что не должно быть законности калужской и законности казанской, а есть одна-единст-венная государственная законность. И теперь, заседая в суде, он постоянно помнил эти ленинские слова. Митин больше всего страшился противопоставить закону и факту если не личную свою совесть, то личные свои настроения, симпатии и антипатии, живые и вполне естественные, но абсолютно недопустимые на выверенных весах Фемиды. Судья страшился простых и легких решений, подсказываемых личными симпатиями и антипатиями.

Он поймал себя на мысли, что пока Смолин передавал ему документы и пока он сам вспоминал разговор в совещательной и размышлял, почему двух соавторов Андреев назвал только сегодня, он ни на минуту не переставал думать о человеке с зеленой шляпой в руках, механике Кучу-мове, который знал, что закон можно растоптать и что, кроме закона, еще нужно иметь совесть.

Судья мог бы в любой момент прервать дело, назначить техническую экспертизу, и ни одна кассационная инстанция не усмотрела бы в том прегрешения против гражданского процесса о двадцати тысячах. Но, слушая Андреева, Смолина, Шуваева и этого механика с мехзавода Кучу-мова, судья все яснее и тверже понимал, что уже не о двадцати тысячах рублей зашел сейчас спор, а об отношении людей к жизни, к обществу, к своему долгу и к чужому праву. И Митин, молодой коммунист и молодой судья, не смог бы уже оставить этот спор недоспоренным, соответствует это или не соответствует строгим правилам гражданского процесса.

Тут опять поднялся Смолин.

— У меня вопрос к главному инженеру,— заявил он.— Вы хвалили наше КБ. на позапрошлом партактиве? За комбайн хвалили?

— Хвалил,— сказал Андреев.— Хорошо вы придумали: строительный комбайн! Правда, у вас он не получился. Заводские товарищи оказались удачливее. Так разве мы виним вас за это?

— Значит, хвалили,— явно пропустив мимо ушей половину андреевских слов, сказал Смолин.— Сначала хвалили, а теперь мажете дегтем. А все потому, что это комбайн Смолина, а не стройуправления номер пять. Смолин на авторство претендует. И еще денег Смолин просит.

— Так не мои же вы просите деньги,— сказал Андреев.— Не из моего же кармана. Чего же мне на вас обижаться?

В зале засмеялись. А техник Шуваев, остерегаясь, как бы его >не прервали, быстро и весело стал рассказывать, что еще работал у них ма стройке один прораб, рыжий Петька. Он очень удачно переделал на экскаваторе стрелу, товарищ Андреев распорядился вывесить портрет прораба на доске почета, а рыжий, как и Олег Анисимович с Асанским, попросил денежного вознаграждения. Тогда товарищ Андреев написал на его заявлении резолюцию: «Выплатить 28 рублей 70 копеек». Деньги тогда еще были старые, и ровно 28-70 стоила поллитровка водки.

В зале опять засмеялись, и Шуваев еще веселее и громче рассказал, как резолюция товарища Андреева на стройке всем понравилась, но рыжий пришел к главному на прием и потребовал снять свой портрет с доски почета: раз, мол, оскорбляете, не хочу почета.

— Ну, это ты, положим, не о том,— вполголоса сказал Андреев.— К делу это не относится.

— Относится,— хрипло возразил Смолин.

— А где сейчас тот прораб? — спросил судья.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.