- Государственную деньгу даром жрать хотите? Не бывать этому! Учиться надо. Нам нужны проверенные и преданные кадры, а вы... вы, черти, лодыря празднуете.
И сразу же, снижая тон, добавлял:
- Вот у кого вам учиться надо, у Семенко. Этот будет инженером!
Ко мне относились хорошо... Меня ставили в пример. Это подстегивало еще больше. Я с утроенной силой брался за работу.
Трения с ребятами у меня начались на втором курсе. Я по-прежнему уделял свое внимание академической работе и это, как ни странно, начали ставить мне в вину. Прежние похвалы были преданы забвению. Начались ссоры и словесные драки.
Громов поймал меня однажды в коридоре и завязал разговор. Он думал, что говорит убедительно, а я чувствовал всю ошибочность его постановки вопроса.
- Что значит быть комсомольцем? Понимаешь ли ты это, Семенко? Это значит - быть всегда на чеку, с железной энергией брать академические высоты и гореть - слышишь, гореть! - на политической работе. Партия так ставит проблему кадров: нам нужны хорошо квалифицированные, преданные специалисты, но специалисты, не отгородившиеся китайской стеной от политической жизни, а наоборот-живущие этой жизнью и отдающие ей свои силы. А ты? Ты вошел в «академизм, как крот прячется в нору.
Я ответил ему:
- Скажи, Громов, что такое разделение труда? Скажи, почему из Англии экспортируются промышленные товары, а из старой царской России вывозились главным образом сельскохозяйственные продукты? Скажи, почему один человек выбирает себе специальность инженера, а другой - доктора? Механика, друг мой, заключается в том, что над всеми нами довлеет закон разделения труда. Нельзя объять необъятное. Нельзя гнаться за двумя зайцами, ты можешь ни одного не поймать. Во мне есть горячее стремление стать инженером и на фронте технической реконструкции помогать партии и революции. Зачем же вы навязываете мне общественно-политическую работу, которая отнимает много времени и не приносит пользы? Скажи-ка, Громов, что, по-твоему, лучше: пустить в ход целую машину или, разобрав ее, пустить в ход каждую часть в отдельности, так, чтобы ни одна из частей не работала?
Звонок прервал наш разговор. Громов вышел в аудиторию, бросив на ходу:
- На днях мы закончим эту беседу.
Задолго до этого разговора с Громовым бюро нашей факультетской ячейки провело через райком мое прикрепление к небольшой швейной фабрике. Мне поручили руководство агитколлективом, и я с неохотой принялся за работу. Я знал, что на этот раз мой отказ от работы вызовет бурю гнева и, может быть, даже дождь организационных выводов.
Я работал в агитколлективе спустя рукава. Сочетать успешную академическую работу с работой общественной было невозможно. Я предоставил все естественному ходу событий.
Не помню по каким, но, несомненно, по серьезным, академическим причинам я сорвал подряд два занятия коллектива. Фабричные ребята сообщили об этом в райком, а уж там дали нахлобучку Громову. В тот же день я узнал, что обо мне ставится вопрос на бюро.
На заседание бюро факультетской ячейки я не пошел. В горле появились красные налеты. Было трудно говорить. Днем я переслал с братишкой заявление. В нем я писал:
«В Бюро факультетской ячейки Заявление Семена Семенко, комсомольца, студента 2-го курса.
Из-за болезни я не могу присутствовать на заседании бюро. Прошу вопрос обо мне разобрать заочно. Я подтверждаю мою точку зрения, которая известна секретарю ячейки тов. Громову. Считаю, что нагружать меня общественной работой нецелесообразно, так как это ослабит мою академическую успеваемость».
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.