– Но это же... – Наташа не договорила, захлебнулась в гневе.
– А ты ему, как увидишь, это и выскажи, – усмехнулась старуха. – Чего на меня-то?
– И выскажу! И не только ему!
– Поликарпу? – Старуха повернула к Наташе легкую голову. – Да он и сам все знает. Эх, ты, горячуха... Жизнь-то человечья – речка вековая. Весной, бывает, разольется речка, берега затопит, дома снесет... Громотуха счас обмелела почто-то, а ране, бывало, целые деревни с берегов слизывала. Что нее, за это ее надобно запрудить, камнями завалить, под землю схоронить с лица земли?
– Не об том вы говорите! – возразила Наташа. – Это стихия... И вообще причем тут река? О человеческих поступках речь.
– Ну да, об человеческих, – согласно проговорила старуха.
– А они бывают благородными, а бывают подлыми!
– Это тоже верно, – кивнула старуха. – Вот, много подлых-то я поступков от Филата моего перенесла. Взял-то он меня вон какую, от властей прикрыл, ладно уж, все думала. А вот одного дела его не вынесла... И сбежала от него из Облесья. Сюда вот. Сколь годков уж одна тут живу, люди-то и считают меня бобылихой.
– Какого нее поступка?
– Петьку-то Зубова, бандита этого, мой Филат, считай, вырастил.
– Ка-ак?! – привстала даже Наташа.
– А так... Да ты сядь, чего уж, все по порядку доскажу... Значит, как произошло? Кафтанов-то, отец Анны Савельевой, живодером оказался – не приведи господь, тоже свой отряд собрал, за Кру-жилиным гонялся, по лесам вместе с тем полковником Зубовым. А малолетнего сынишку своего Ма-карку с Лушкой Кашкаровой к нам в тайгу доставил, велел их Филату спрятать в лесных глыбях и, значит, оберегать. Ну, он и оберегал... Укрывал их по заимкам. И в той избушке, где меня нашел, жила она, и в других. У Филата их много по тайге было. Да и счас есть. Вот, значит... И жил он с Лушкой напропалую. С другими ладно – помокает в блюдце да бросит. А к этой прикипел. Я-то венчанная, значит, как бы там ни то – от бога, а с ней – так... Две жены, значит, у него стало как бы. Приедет в Облесье, поживет со мной, да в тайгу на неделю... Потом, слышу, Зубова-полковника где-то прикончили, я помолилась за упокой... А Кафтанов прислал к Лушке его сына - малолетку, Петьку этого, который в вора-бандита теперь по тюрьмам вырос.
Акулина Тарасовна потихонечку, будто боясь, что услышит Наташа, глотнула воздуху и затихла. Наташа водила пальцем по столу, выписывала какие-то знаки, молчала. Опять вспоминалось, как наяву представилась ей та кошмарная ночь у Огородниковой, и этот Зубов Петр со страшными, какими-то зелеными кошачьими глазами, пронизывающими насквозь.
– Она, Л ушка, и растила их обоих – Макарку да Петьку. С помощью вот моего Филата, – обиженным голосом проговорила старушка. – Все уж кончилось, Кафтанова самого прибили давно, и давно война гражданская притихла, колхозы начались, а Лупгка все живет поблизости, все топчется вокруг нее Филат... Сколько я слез выплакала, кто б измерил! Ведра целые... А через край плеснулось, когда первый раз этого Петьку Зубова заарестовали. Магазин он какой-то обчистил. Стали судить его в Шантаре. Поеду-ка я, думаю, в Шантару, гляну на Петьку. Ведь я ни разу не видала его. Походит, мол, нет на отца-то?
Наташа удивленно приподняла голову.
– А что вам с того?
– А вот и что. Глянула – вылитый он... отец... Викентий Зубов, который полковником стал...
– Что?! – Наташа, еще ничего не соображая, снова поднялась и застыла столбом. – Что... вы хотите сказать?!
– Я не хочу, я сказала, дочушка. Жизнь такие петли выписывает... Энтот полковник – тот самый... который меня и ссильничал в омшанике тогда, вместе с братом своим... Евгением-то. Вот... младший сынок, значит, нашего ярославского барина... Как только он объявился у нас в дому в Облесье, я так и обварилась кипятком: вот она, судьба неминучая! С каторги ушла, в тайге зверем жила, все вынесла, не потушил господь зрачки... А счас момент – и все! Поднимет наган-то, да и... Что ему теперь, суда никакого не надо. Сразу я его узнала. Господи, рвется у меня в мозгу, в такой дыре сошлися, где жизнь свела! И чую, туск в глаза наваливается, заплывает все перед взором. И слышу его голос: что, дура, уставилась? Ненормальная, что ли, она у тебя? Это он уж к Филату. А тот: болезная, ваше благородие, так точно, пурга в тайге прихватила пять годов назад, три дня под снегом пролежала, мозги-то, видать, и подморозило, с тех пор и маюсь, рад бы избавиться, да баба же, а бог не прибирает... Пошла прочь, дуреха! Хихикнула я ив самом деле по-идиотскому, да и пошла. Не узнал он меня, на счастье. Ох, ты, господи, думаю, есть ли ты, нету ли – спасибо тебе!
– Да-а, – только и протянула Наташа, упала обратно на стул. – Невероятно...
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.