Стыд

- Мы были друзьями в трудные дни, и это дает нам обоим право. Итак, договорились?

- Можно попробовать, только вот не знаю, получится ли...

Алуп чокнулся с Меднисом, они отпили по большому глотку.

- Ты был тогда видным, сильным и смелым, - продолжал Алуп, - и, кроме того, добродушным. Каждый мог подойти к тебе, заговорить, спросить о чем - нибудь, не боясь, что ты оттолкнешь его грубой насмешкой, как это было принято у бывалых мореходов. Ко мне, самому молодому на судне, ты относился лучше, чем к другим. Кто - то из старых моряков хотел разыграть меня, насмеяться надо мной, но ты взял меня под свою защиту. Однажды кочегары, предвкушая забаву, позвали меня с собой в кабачок, чтобы потом повести к девкам. Ты не позволил мне пойти с ними. Нужно было видеть, как ты переменился: от благодушного Арниса не осталось и следа, вместо него в кубрике стоял во весь рост грозный, мрачный человек, его глаза метали молнии и голос звучал угрожающе. И все притихли, не решаясь возражать. Потом, когда все сошли на берег, ты взял меня с собой, водил по чужому городу, угощал апельсинами и завел в балаган. До сих пор не понимаю, что заставило тебя так поступить.

- Ты был слишком чист и неиспорчен, - сказал Меднис. - Я не хотел, чтобы тебя так рано запачкали... Это все.

- Помнишь, как позднее ты стал учить меня кочегарному искусству, показывал, как бросать уголь в топку, как раскалывать шлак? Ты был хорошим и терпеливым учителем.

- А ты был хорошим учеником, - заметил Меднис.

- Через два месяца, когда один из кочегаров «Алуксне» в Антверпене дал драпака, меня поставили на его место, и я почти полгода работал в одной смене с тобой. Этого ты, конечно, не забыл. Если из меня и вышел настоящий кочегар, то этим я обязан только тебе... Гарсон! - Алуп поманил официанта. - Еще две кружки пива. Съешь чего - нибудь еще, Арнис?

- Не стоит, - отрицательно покачал головой Меднис, - хорошенького понемножку, человек не скотина.

- Тогда пускай тебе завернут в бумагу что - нибудь из закусок, - не унимался Алуп. - Возьмешь с собой на ужин.

И он опять углубился в свои воспоминания.

- Одно качество тебя отличало, за него я сразу тебя полюбил: ты никогда не давал в обиду слабого. Когда Длинный Бук хотел ударить младшего матроса, ты наставил ему таких фонарей, что тот целую неделю не мог показаться на берег. А в Генуе, когда там бастовали рабочие... капитан пытался принудить нас самих грузить судно и стать штрейкбрехерами, сулил прибавку к жалованью и всякие блага. Кое-кто уже стал склоняться на посулы, был готов стать к лебедке и лезть в трюм, но ты сказал: «Нет, мы не станем этого делать, это было бы преступлением по отношению к итальянским рабочим!» И честь экипажа «Алуксне» не была запятнана. Судно подняло якорь и двинулось за грузом в другой порт, где не было забастовки.

- За это я в Риге в первый же день получил расчет и оказался на берегу, - задумчиво произнес Меднис. - И фирмы меня больше не принимали на работу. Ты ведь знаешь, дорогой Янка, - такие вещи не забывались. Так везде. Но хватит об этом. Скажи лучше, как ты - то жил все это время и что из тебя вышло?

- Жил я по - разному, Арнис, - ответил Алуп. - И мой путь был не из легких, зато могу себе в утешение сказать, что все усилия не пропали даром и кое - чего я достиг. После того, как я ушел с «Алуксне», работал в порту, а зимой учился в мореходке на механическом отделении. Окончил мореходку, поплавал года два механиком на торговых судах, потом поступил на механический факультет университета. С большим трудом удалось мне его закончить. После окончания университета я долго не мог найти подходящей работы. С дипломом инженера в кармане мне пришлось стать к верстаку на заводе и делать такие вещи, для которых мои знания не были нужны. Лишь в 1940 году, когда в Латвии установилась Советская власть, я стал инженером на большом заводе. Вскоре после этого меня приняли в аспирантуру.

- Аспирантура? - Меднис вопросительно посмотрел на Алупа. - Что это такое - фабрика или фирма?

- Нет, Арнис, аспирантура - это подготовка к научной работе, - пояснил Алуп.

- Разве тебе недостаточно было университета? Опять начал учиться? - удивился Меднис.

- Чтобы стать ученым, университета еще недостаточно. Но из аспирантуры тогда ничего не вышло: началась война, пришлось взять в руки винтовку. Была создана латышская стрелковая дивизия. Как колошматила она гитлеровцев под Москвой, под Старой Руссой и позже в Латвии! Два раза я был ранен, но не тяжело, и каждый раз после выздоровления возвращался в строй. Аспирантуру я окончил после войны, и когда в Латвии образовалась Академия наук, меня приняли научным сотрудником. Два года тому назад я защитил кандидатскую диссертацию - есть такое испытание, когда оценивают, годишься ли ты в ученые, - и мне присвоили звание, но я не захотел всю жизнь проводить в лаборатории и попросил, чтобы меня перевели на какой - нибудь завод. Теперь я руководитель большого конструкторского бюро и занимаюсь конструированием машин. Конечно, женился, у меня хорошая жена. Она работает врачом в городской больнице. У нас двое детей, оба учатся в школе. Вот и все, Арнис.

Когда Алуп посмотрел на Медниса, в глазах старика он увидел слезы. Помолчав, Меднис вздохнул, большим пальцем стряхнул со щек соленые капли и тихо сказал:

- Ты далеко пошел, Янка. Тебе нечего стыдиться. А я...