Сто тысяч

Циунель читал рефераты на тему об «Институте ревности», об отсталости взгляда на объект любви, как на собственность. Циунель призывал «творить новый быт.

А в результате - девчонки делают аборты, и если Твердышев не добудет денег на акушерку для Таськи, - все равно, она что - нибудь сделает над собой или скандал устроит.

Таська сидела на стуле, где обыкновенно сидит секретарь. Глаза у нее красные, нос распухший, рот большой.

- Некрасивая какая стала, - подумал Твердышев. Начал, как мог, утешать. Заявление он примет, а деньги..... черт... пусть обождет Таська, скоро будет получка, тогда он непременно даст.

Ушла Таська, а Твердышев сидит и терзается. Кажется ему, что он виноват, если проглядел Циунеля.

Какой он, к черту, руководитель, какой он организатор и товарищ, если слеп, как сто тысяч кобзарей, и узнает о всех бедах последний?

И опять начались сомнения. Может быть, наплевать, что он кажется мерзавцем. Может - быть, взять эти сто тысяч и Таське дать, Мосолову, Терскому, - всем ребятам, которым трудно с голодным животом ходить мимо витрины гастрономического магазина, которым хочется строить молодую семью, хочется учиться, хочется занимать какое - то место в жизни?

- Опять? Опять сто тысяч, - прикрикнул на себя Твердышев.

Вошла машинистка Шура Ведерникова, принесла бумаги.

За то, что утром думал о ней, как о сообщнице, - теперь испытывал к ней вражду.

Все ушли. Твердышев сидит, постаревший, осунувшийся. Ему двадцать лет, а уже залегли две горькие морщинки возле губ.

Домпрос гудит от молодых голосов, от гулких шагов, от музыки.

Где - то ноют. Где - то спорят. Начались занятия в школе для взрослых. Засели за шахматные доски шахматисты. Театральный кружок репетирует пьеску.

Твердышев кажется себе старым - старым. Может быть, ему восемьдесят лет. И он никогда не был молод. Он всегда был взрослым.

Твердышев осматривает огромный письменный стол, письменный стол заведующего Дом - просом. Серьезная чернильница. Телефон и рядом стенка исписана торопливыми цифрами.

По стенам портреты вождей.

Твердышев бормочет.

- Фу, как серьезно.

И, по привычке, мысли своп перекладывать па речи, отчеты, доклады - он обращается к воображаемой аудитории и говорит!...

- Молодые, будьте молодыми!