Вернувшись с очередной смены, мы свалились в постели, а в середине ночи нас разбудили какие - то призывные аккорды. Они звучали грозно и возбуждающе. От них, казалось, вздрагивал промокший брезент палатки. Все вокруг было наполнено гулом.
Мы приподнялись на постелях, пытаясь понять, что происходит...
Возле ревущего приемника сидел Пров. Лицо его отражало какой - то странный порыв, глаза светились радостью. Ему не было дела до наших измаянных, занемевших тел, до нашего прерывистого сна. И это взбесило нас.
- Сволочь! - выдохнул Дмитрий. Обычно сдержанный, он вскочил с постели и с силой рванул провода батарей.
Пров сразу как - то ссутулился, потом посмотрел на нас долго и пристально.
Больше мы ему не сказали ни слова. В остаток ночи мы лежали молча, делая вид, что спим. Это продолжалось мучительно долго. Надо было порвать тягостное молчание. Кто - то вполголоса кашлянул, потом затаенно вздохнул.
- Холодно, - выдавил Вацис.
- Пров, - вдруг спокойно и отчетливо произнес Дмитрий. - Ты должен простить... - Он замолчал, подыскивая слова.
- За что? - отозвался Пров.
Сухими, лунными вечерами он стал уходить далеко в степь. Правой рукой обхватывал свой старенький приемник, а левой придерживал на плече батареи. Мы старались не смотреть ему вслед. А он, спотыкаясь, уходил все дальше и дальше... И вскоре степной ветер доносил к нам обрывки мелодий.
Мы обычно лежали возле тлеющего костра и молча подолгу слушали. Иногда кто - нибудь из нас начинал говорить о своих далеких родных местах, о доме.
Сгущались сумерки, и высоко над нами пылали большие звезды. Часто мы оставались возле костра на ночь. Засылали поздно, и все же никто из нас не знал, когда возвращался Пров.
Проснувшись, мы видели его спящим где - нибудь в стороне от палатки. Казалось, он и во сне к чему - то прислушивается. Выражение его лица было настороженным, а ресницы беспокойно вздрагивали. Мы боялись спугнуть сои Прова окриком или движением и поэтому подымались без суеты, разговаривали шепотом. Приготовив завтрак, мы осторожно трогали его за плечо. Он открывал глаза и про себя чему - то мечтательно улыбался.
После работы он по - прежнему уходил в степь, и так продолжалось долго, почти месяц. Но вот как - то вечером, когда Пров привычно взвалил на плечо комплект батарей, Дмитрий остановил его возле выхода из палатки.
- Оставайся здесь, - сказал он.
Пров пытливо оглядел нас по очереди, и мы заметили, что губы его слегка дрогнули.
И снова в нашей палатке зазвучала изгнанная на время музыка. Мы слушали ее сравнительно спокойно, Пров же становился совершенно другим человеком. Весь собранный, побледневший, он смотрел на нас холодным, отсутствующим взглядом. Его рука с длинными, гибкими пальцами вздрагивала.
- Твое место не здесь, - сказали мы ему однажды. - Ты должен быть там, где много музыки.
- Разве ее мало здесь? - спросил Пров. - Вокруг ведь все звучит! Вот она... степь! Вы думаете, она беззвучна? Она поет!
Мы почему - то верили, что со временем Пров сам создаст симфонию. Она будет гораздо лучше тех, что слышали мы. В ней прозвучат дни, отданные нами вот этой земле. Там будут сомнения и подвиги, там будут слышны вздохи поднятой земли и звон колосьев. Эта музыка будет лучшим рассказом о том, что мы сделали и пережили здесь.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Советская молодежь приветствует великий план партии