Нам уже многое было известно и о ребятах и о самом Синицыне. Отец Игоря, неудавшийся художник, человек мелкий и злой, мстил всем и вся, но больше всего отыгрывался на семье. Игорь рос в атмосфере тихой жестокости и взаимного недоверия. Отца он боялся и не любил. Замкнутый, лишенный той ласки и теплоты, которая делает впоследствии ребенка человечным, Синицын-младший привык чувствовать себя повсюду чужим и никому не нужным.

— Трагедия в том, — говорил Юрий Павлович, вышагивая мелкими шагами по моему гостиничному номеру, — что никто из педагогов и не заметил, как ломается, выворачивается наизнанку этот парень...

Пройдя через все муки неутоленного мальчишеского тщеславия, испытав, что значит для подростка неумение утвердить себя среди своих сверстников, Игорь быстро нашел к ребятам верный ключ. Он не только не подавлял их своим превосходством, но, наоборот, помогал им самоутверждаться, будил в них самолюбие и гордость. Правда, делал он это в ином, извращенном, антисоциальном плане.

Игорь оказался тем взрослым, в присутствии которого можно было ничего не стыдиться; он даже слабости умел представлять, как достоинства. Незаметно для себя ребята избрали его судьей своих поступков. Однако судья этот был коварен и выносил только оправдательные приговоры: ты не виноват в своих бедах, виноваты они, более ловкие, более удачливые! Это они оттесняют тебя в тень... Отравленным бальзамом ложилась такая ложь на неокрепшие души ребят...

Когда я снова собрался идти к Михаилу Евгеньевичу Скворцову, директору школы, в которой учились Гоша Каюмов и Кямал Юсупов, Смолоедов решил присоединиться ко мне.

Скворцов и виду не подал, что удивлен нашим визитом. Он радушно поздоровался н провел нас к себе в кабинет.

— Михаил Евгеньевич! — как всегда, чуть торопясь, начал Смолоедов. — Мы пришли потому, что нам осталось замкнуть тот круг выводов, которые мы уже сделали.

— Замыкайте, — согласился Скворцов. Его осанистая фигура в хорошо сшитом костюме излучала благожелательность.

Рядом с ним Смолоедов в его помятом пиджачке просто не смотрелся.

— Это наша вина. Не во всем, но частично, — твердо сказал Смолоедов.

— Ваша? — В голосе Михаила Евгеньевича прозвучала явная усмешка.

— И ваша тоже, — возразил Смолоедов. — Ведь эти ребята выпали из нашего с вами поля зрения...

Последние его слова уже слышала Сперанская — классный руководитель Гошиного класса.

Едва войдя в директорский кабинет, она сразу же уловила суть разговора и ринулась на помощь Скворцову.

— Вы это про нас? В нашей школе никто не выпадает из педагогического поля зрения, — отчеканила она. — Каждому бы коллективу добиться того, чего добились мы: помимо уроков и дополнительных занятий, — кружки и олимпиады, лекции и экскурсии, туристские походы, встречи с учеными, с деятелями литературы и искусства!

На лице Смолоедова появилось страдальческое выражение.

— Но ведь дополнительные занятия и консультации — для слабых! Кружки, олимпиады и лекции — для сильных! А что для тех, кто между ними, — для самых что ни на есть троечников?

Сперанская была явно озадачена.

— Чем заполняем мы вакуум между полюсами, вакуум, который образуется там, где кончаются яркие способности, но еще не началось явное отставание?

— Да ведь у меня в классе тридцать ребят, — наконец нашлась Сперанская. — Разве я могу каждому уделять одинаково много сил и времени?

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.