В Синицыне его привлекало то же, что и Юру Корнева.
— Игорь хоть взрослый, а держался с нами просто, все понимал. Книжки давал читать: вот я у него Сименона прочел... И эту англичанку — Присли, что ли? Ну да, Кристи! Он меня все время подбадривал. «Держи, — говорил, — хвост морковкой, не всем в карьеристы лезть. Троечник, Кямал, такой же человек, даже еще лучше, потому что никому на ноги не наступает».
Волнуясь, Кямал начинал грызть ногти. Вот и теперь он не отрывал кончиков пальцев от зубов.
— Он мне сколько раз говорил: «Если захочешь, — перед тобой любой талант унижаться станет, любая восходящая звезда. Себя человеком почувствуешь». Я ему не поверил, спросил: а как это, мол? Он улыбнулся, глаза отвел: «Скоро все узнаешь...»
Кямал и не заметил, как оказался в банде. Очень осторожно, ненастойчиво, с вкрадчивой осмотрительностью приучал Синицын подростков к мысли о преступлении. И они сживались с ней, как с чем-то неизбежным, через что нужно, необходимо пройти, чтобы обрести веру в себя, в свои силы — словом, самоутвердиться. «Вам не шмотки нужны, — внушал он ребятам, — на черта они сдались. Вам себя поднять надо! Тогда вы и убедитесь, что все, перед кем вы дрожите, боятся вас в десять раз больше».
— Так ты утверждаешь, что Каюмов был с вами только на третьем «деле», у зубного врача?
— Да, — опускает глаза Кямал.
Вначале Игорь Синицын показался мне тусклым и невыразительным парнем. Но потом я понял, насколько ошибочным оказалось первое впечатление. Это был человек незаурядного, но злого ума. Все в нем когда-то искривилось, изогнулось не в ту сторону и работало на то, чтобы оскорбить другого. Даже природное чувство юмора трансформировалось в нем со временем в мрачную, желчную язвительность. Человек этот обладал какой-то темной притягательностью, своеобразным отрицательным обаянием.
Синицын был высоким и тощим малым с узким асимметричным лицом, закованным в тяжелые роговые очки. Даже когда взгляд его был направлен в сторону собеседника, он скользил и огибал того, не задерживаясь ни на мгновение.
Синицын намечал налеты, детально их разрабатывал, но приводить в исполнение поручал другим. Бандиты-подростки — а все они были лет на пять, на шесть моложе Синицына — долго и тщательно зазубривали его инструкции и до мелочей отрабатывали каждый свою роль. Обычно Игорь в веселой маске Арлекина стоял в дверях обреченной квартиры и молча следил за происходящим. Он испытывал садистское наслаждение, наблюдая, как заискивающе оглядываются, ищут в его глазах одобрения разбушевавшиеся, потерявшие человеческий облик подростки.
Следователю было с Синицыным нелегко. Любой факт он умел повернуть и переиначить так, что ускользал из рук, как мокрый обмылок.
— Я все понимаю, — старался, что называется, припереть его к стенке Горелик, — но какого черта, ограбив квартиру, вы вынудили больного и старого человека до обморока делать приседания? Его ведь потом на «Скорой» увезли...
Игорь поправил тяжелые роговые очки, и на лице его появилась чуть заметная улыбка. Так мог бы реагировать писатель-юморист, вспомнив удачное исполнение своего любимого рассказа.
— Мальчики перестарались, я им таких инструкций не давал, — сказал он негромко. — Здесь уже собственная инициатива...
— Ну, а если бы сердце старика не выдержало?
— И не помню сейчас, кто это придумал. Может быть, Гоша? — предположил, отведя глаза, Синицын. — Он ведь всегда был фантазером.
— Ну, тогда я тебе вот что скажу, — тяжело встал из-за стола Горелик. — Каюмов пострадавшего не знал, а тебе он был известен очень хорошо. Он ведь председателем приемной комиссии был в том самом институте, куда ты три года поступал и недобрал баллов. Выходит, ты не только грабил, но еще и мстил. — Горелик подвинул к Синицыну фотокопии всех его вступительных документов. — Подлая, однако, расправа —
— Разве? — иронически улыбнулся Синицын. Горелик вызвал конвойного, и Синицына увели.
— Я работаю с ним уже месяц, — сказал он с досадой, — и скажу вам по чести: у этого малого сволочной талант. Он будит в людях все самое дрянное и подлое. Даже мне его захотелось двинуть как следует.
Мы встречались со Смолоедовым почти каждый вечер, потому что оба мучительно бились над одним вопросом: как, почему все это стало возможным?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Повесть. Окончание. Начало в №№ 16-18. Повесть печаталась в сокращении.