– Был у меня друг Толик из Ленинграда, большой специалист, – вспоминает Баранов. – Он мне сказал: «Саша, вижу, у тебя глаза горят, жадно на балерин смотришь! Ты смотри, сколько хочешь, но за кулисы – ни-ни! Как увидишь розовые трусики из-под пачки, все для тебя будет кончено!»

Прошел год, и все так и случилось. Увидел Баранов эти самые трусики и пропал. Женился на балете. Потом еще раз – на нем же.

– Моя третья жена была народная артистка. Она и ввела меня в этот круг. А потом уже и четвертой приходилось каждый вечер цветы носить. Муж балерины – это крест. Утром тебе объявляют: сегодня концерт! Если не придешь поддержать, любви не будет. Хочешь не хочешь, а на «веник» деньги надо найти. А при социализме цветы на углу не росли. Каждый день бегал к Белорусскому вокзалу розы покупать. Дорогие они были, по рубль сорок, а брал по семь штук! В середине дня у нее заканчивается класс, она звонит: «Юра и Леша придут поддержать, пропуска там-то». Администрирую, заранее готовлю стол, отдаю мальчикам розы… Букет должен быть брошен из зала. Потом все шли к нам, с ресторанами после 22 часов было плохо.

– А что вы думаете, – кивает Юрий Михайлович, – после спектакля можно так просто идти домой? А поговорить? А балерине что, мыть ноги – и в постель? Так нельзя. Хоть где, хоть в «Макдональдсе» за кока-колой, но надо поговорить. «Галя, все было замечательно» – «А в третьем отделении я ошиблась!» – «Никто не заметил!» – «А зрители мало хлопали!» – «Да они визжали!»

И так каждый день: цветочки на последние деньги, выпивка. Баранов такого режима в конце концов не вынес, уже и с пятой женой разошелся. Сейчас, говорит, ищет старую аристократку. Пусть нищую, главное – порода.

А его друг Юрий Барыкин все еще женат. Каждый вечер жена удивляется: «Юра, ты же видел это «Лебединое» сто раз! Зачем ты туда снова идешь?». А что он ей может ответить? Скучно ему дома. Ломка без театра начинается, ничего не попишешь.

***

Нам, нормальным гражданам, которые в театре были последний раз в восьмом классе и ели там в антракте бутерброд с осетриной, все-таки непонятно: как их пропускают? При том что сейчас не советские времена, есть охрана, металлоискатели и другие полезные приспособления. Оказывается, пропускают как миленькие, да еще спасибо говорят. Они ведь и захлопать могут вовремя, и публику «раскачать», хоть и не клакеры, не «сыры». Любой опытный администратор поощряет тех, кто создает правильную атмосферу. Нормальный шум в зале – успех театра.

В 70‑е в «Комсомольской правде» вышла статья о том, что, мол, ходят тут всякие безбилетники, так гнать их надо. В тот день в Большом стояла гробовая тишина. А потом народные артисты пришли к директору и попросили вернуть «этих» обратно. Чуть ли не сами раздавали с реверансами билеты в партер.

– Мы дежурные по аплодисментам, – говорит Баранов. – Конечно, есть среди наших и те, кто зарабатывает на театре, есть и невменяемые, которые ставят себя выше артистов, но большинство просто подсели на театр, как на наркотик. И даже тем, кто приходит за халявным бутербродом, подавай высокохудожественный бутерброд.

– Если не мы, будут тишина и неуместные хлопки, – соглашается Барыкин. – Я недавно Любимову так и сказал на банкете: мы с Сашей единственные в этой стране выполняем завет Ленина, который сказал, что искусство принадлежит народу.

Интересно, что ответил на это Любимов?