А есть еще друзья, есть критики, которые могут принять, а могут и не принять. И хотя и в последнем случае они станут подбирать слова, чтобы скрыть свое неприятие, чтобы не повлиять на настроение любимых ими артистов и найти что-то обнадеживающее, чтобы поддержать их накануне премьеры, глаза их будут тусклыми и тусклыми будут голоса, и это, а не слова их раньше всего заметит тот, кто ставил спектакль. Ефремов махнет рукой. Про себя махнет.

Вряд ли есть состояние труднее этого, когда происходящее на сцене не греет, но сейчас можно говорить только «за». Или совсем не говорить — это все равно, что говорить — «против». Мучительность состояния еще и в том, что, как бы вы себя ни вели, они все равно поймут истинную реакцию, точно так же, как поймут и необходимость ритуала, который происходит в эту минуту, и, может быть, даже подыграют вам...

9 часов вечера

Окончился спектакль «Назначение», публика разошлась, но тепло ее еще согревает фойе и зрительный зал и узкие, заковыристые коридоры рабочей половины театра. Ярко горят лампы — их не успели еще погасить. Кто-то плещется в душе. В кабинете главного режиссера сидит завлит Елизавета Котова — она всегда в театре.

По коридору слоняется Олег Табаков, уходить ему не хочется. Он в глуповато-счастливом состоянии. То прислонится, к стене, то перейдет к другой, в руках его болтается ракетка пинг-понга.

— Ну, пойдем, я тебя разгромлю. Квашу сейчас приделал!.. Что-то с этим спектаклем происходит...

— Что?

— Новое дыхание... Не устаешь, а как-то все легче и легче.

10 часов вечера

Занятые в спектакле спешно разгримировываются, незанятые сносят стулья в верхнее фойе и устанавливают их полукругом. Появился Табаков со своей папочкой, надел очки и объявил:

— Сегодня у нас поэты!

Им читают стихи многие. (Но не всякого сюда пригласят!) Они тянут к себе людей из разных сфер жизни. О том, что произошло в генетике, в этом фойе рассказывали биологи. Скульптор и антрополог Герасимов посвятил их в свою методику восстановления лица по черепу, а Марк Галлай, выдающийся летчик-испытатель и автор известных записок, говорил о том, что не вошло в его книгу.

Они жадные до встреч...

11 часов вечера

В этот час, если ничего не предвидится, они покидают театр. Можно пройтись наконец не спеша по улице Горького, успеть заглянуть в Дом актера, посидеть в ресторанчике, увидеться с ребятами из других театров, бывшими сокурсниками. Они общительны и хотят знать, что у других. Теперь они не одиноки, и часто в полном составе их можно встретить на премьере то у Эфроса, то на Таганке, у Любимова, то рядом, в театре имени Станиславского, у Львова-Анохина. Они занимают два ряда партера, смотрят напряженно и имеют свое мнение. Оно написано на их лицах...

В годы, когда основывался «Современник», существовало в Москве кафе артистов, художников, журналистов. Как говорится в таких случаях, будущий историк театра непременно должен будет вспомнить о нем. Это известное и поныне здравствующее «Артистическое», против МХАТа.

Перебежав дорогу в слякоть и снег, без пальто, ученики студии Художественного театра заскакивали сюда чего-нибудь перехватить. Некоторые из них стали потом артистами «Современника». Сюда приходили молодые художники, показывали свои рисунки, рисовали тут же, на бумажных салфетках.

Проводили здесь вечера, а то и дни начинающие журналисты и критики.

В кафе был постоянный стол, за которым, передавая его «своим», непрерывно кто-нибудь сидел и пил «двойной» кофе. Здесь можно было назначать свидания и деловые встречи, оставлять записки или просить передать кому-нибудь книжку.

Здесь рассуждал о современном джазе и читал Лорку Валентин Никулин (он обожает Лорку и читает его, точно ритмическую прозу, делая между словами такие паузы, что кажется, вот-вот забудет текст. Но он не забывает и на пределе паузы роняет следующее слово. Оттого слова испанского поэта падают, как капли на камень, — каждую видно и слышно).

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.