Пока осьминога учат отличать квадрат от треугольника, он похож на обычную павловскую собаку. Когда же его учат отличать тяжелое от легкого, он превращается в собаку, которой удалили кору головного мозга. У такой собаки есть глаза, есть даже зрительные рефлексы, но высшей нервной деятельности нет. Вы зажигаете лампу, и зрачок животного сужается. Это рефлекс. Но запомнить, что после лампы дадут еду, такая собака не может: у нее нет той части мозга, которая запоминает.
Но ведь нашего осьминога никто не оперировал! Мозг цел! И он прекрасно запоминает, когда сигналы идут от глаз или рецепторов прикосновения. Что за загадка?
Загадку удалось разрешить, когда стали искать запоминающее место в мозге осьминога. Ответ получился неожиданный. Оказалось, что у осьминога нет специальной надстройки, стоящей над всем мозгом и служащей для высшей нервной деятельности, а есть несколько отдельных надстроек, возвышающихся над отдельными органами чувств.
Над зрением — своя запоминающая надстройка. Если ее удалить, зрение и простые зрительные рефлексы останутся, но чему-либо научиться с помощью глаз он не сможет. В то же время такая операция не затронет его способности запоминать шершавое и гладкое. Над этими чувствами— своя запоминающая надстройка. А над мышечной чувствительностью запоминающей надстройки нет совсем. По-видимому, этот род чувствительности не имеет большого значения в индивидуальном опыте осьминогов, и природа из экономии не обеспечила его запоминающим устройством.
Если бы природа обладала даром предвидения, она бы так не поступила!
Я пишу эту статью. Стол, лампа, тетрадь. Перо быстро скользит по бумаге, почерк у меня мелкий.
Перечитываю кусок. Читаю, а сам взял чашку, прихлебываю и читаю. Чай остыл.
Я перепечатываю рукопись набело. Пальцы стучат по клавишам машинки. Еще недавно я не умел печатать, а сейчас вполне ничего.
Зазвонил телефон. Привычным движением, не глядя, взял трубку, поднес к уху.
Вы уже, вероятно, заметили навязчивую тенденциозность этого маленького лирического отступления. Небольшой эпизод из обыденной жизни, а сколько заученных и автоматизированных движений!
Человечек родится с жалким запасом двигательного умения. Он может дышать, сосать, орать и сжимать ручку в кулачок. Всему остальному мы учимся. Даже ходить!
Осьминог умеет делать только то, что он умеет с рождения. Он может научиться убегать от белого треугольника, но убегать он будет всегда одинаково — и старый осьминог и новорожденный, только что из яйца. Улучшить свое умение он не способен: даже если случайно мышцы сделают что-то лучше, чем обычно, мозг не сможет запомнить, как это получилось.
Делали опыт с новорожденными каракатицами, которые никогда в жизни не охотились и не видели, как это делается. Каждой из них дали возможность поймать рачка. Примерно в 65 процентах случаев охота завершилась успехом. Затем такой же опыт провели с каракатицами, каждая из которых охотилась в жизни не менее пятнадцати раз. Процент удачи был у них примерно тот же (62 процента), то есть жизненный опыт умения не прибавил.
Что ни говорите, а обидно!
Конечно, мы, люди, наделены разумом, прекрасно понимаем, что сам осьминог ни о чем не жалеет. Он живет таким, каким его сделала эволюция беспозвоночных животных, и нет у него мысли о том, чтобы стать соперником царя природы.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.