Слово о человеке

Саша начал писать. Писать и писать. Это были пятидесятистрочные заметки, десятистрочные информации, стострочные репортажи, отчеты, небольшие статьи. Он примерялся к возможностям многотиражки, искал контакты с читателем.

Он попал в своеобразную ситуацию. В редакции морской газеты собрались и подлинные профессионалы и те, кто считал, что может превзойти любую премудрость «игрой ума», наподобие одного из неосновательных матросов, описанных К.Станюковичем. В очерке одного из таких литераторов герой-капитан

поднимался на борт корабля по шторм-трапу, не вынимая при этом рук из карманов тужурки. Номера газеты с такими «перлами» моряки особенно ценили, бережно хранили их на предмет «травли» в кают-компаниях. Поясню тем, кто не знает: штормтрап – эластичная лестница, сбрасываемая с борта и ^висящая отвесно. Над оплошавшим собратом хохотали и при случае предлагали ему самому взобраться по шторм-трапу, не вынимая при этом рук из карманов...

Среди редакционных товарищей были и другие: знающие и цепкие газетчики, прекрасно владевшие таинствами профессии. У них и учился начинающий журналист. Но делал это он по-своему, основательно, фундаментально. Стремясь к совершенствованию, обращался к книгам по морской практике, штурманскому делу, экономике, транспорту. Он был самоотвержен – готов на любую командировку в любое время года. Осенняя и зимняя Балтика сурова. Вернувшись из рейса, он отписывался, до глубокой ночи шлифуя небольшие материалы для «Латвийского моряка». Его заметки уже тех лет отличались глубиной и своеобразием, изяществом выражения мысли – качествами, которые отличали позднее его репортажи и фильмы для радио и телевидения.

Он начал работать в системе Гостелерадио четверть века назад. И оказался превосходно подготовленным. Передачи Каверзнева для зарубежного слушателя Московского радио вызывали широкий отклик.

Как он достиг успеха? Мне кажется, самым главным было изучение потенциального слушателя. Он старался познать психологию, особенности духовного склада людей другого мира. Он не жалел времени, чтобы побеседовать с деловыми людьми, посещавшими столицу Советской Латвии, моряками торгового флота, делегациями, прибывавшими по приглашению Союза обществ дружбы. Отпуск он стремился провести в туристской поездке с портативным магнитофоном через плечо. Через несколько лет он обрел уверенность, знал, как вести разговор, как аргументировать, обращаясь к слушателю той или иной европейской страны.

Он был всегда безупречно точен и доказателен в своих пропагандистских материалах. Это был принцип его работы. Под его пером оживали статистические отчеты и ведомости различных учреждений. Он умело сопрягал цифры, документальные данные и реальную действительность. Знал, что парадокс, неформальная ситуация, непривычный «ракурс» беседы подчас гораздо больше вызывают внимания и убеждают, чем долгие радиоминуты гладких, не задевающих умы и сердца декламаций. Неформальные ситуации в принципе окружают нас. Нужно просто уметь их увидеть.

Помню, отправились мы вместе в Латвийскую академию художеств. Был задуман репортаж о молодых художниках. Но мы опоздали, занятия окончились, все разъехались на практику. В одной из мастерских сидел мрачный, полноватый парень, оставленный в городе, как говорили в старину, «за неуспешность». Разговор с ним проходил на фоне длинного полотна, изображающего плотогонов. Композиция была не без изъянов, но видно было, что автор в живописи понимает.

Это-то и почувствовал Саша. Он (по-латышски) осведомился о жизненных планах. И узнал, что студент нимало не смущен своим положением. Картину свою он дотянет, претензии профессуры преодолеет. А затем перед ним откроются замечательные перспективы творческой работы: вступит в Союз художников, получит заказы, будет жить свободно и содержательно.

Пленка с записью этого разговора стала основой для замечательного материала, имевшего большой резонанс. Слушателю был предоставлен материал, касающийся сложнейшей сферы организации творческого труда. Как известно, этой сфере особое внимание уделяется идеологическим противником, клевещущим на нашу действительность и изображающим советских мастеров культуры в виде этаких манипулируемых роботов. Саша с первых слов «неуспешного» студента почувствовал возможность, рассказав о сложном, колючем характере человека и вместе с тем о его убежденности в правильности того, что и как он делает, оказаться услышанным самым недоверчивым слушателем. Здесь была не однозначность, а диалектика. Конкретная и убедительная.

К слову, и студент не ошибся в своих планах и ожиданиях. Сейчас его имя – в ряду самых известных мастеров изобразительного искусства Латвии.

В середине 60-х годов Александра Каверзнева направляют на работу в Венгрию. Это был смелый шаг руководства Гостелерадио. В Будапешт ехал отнюдь не дипломированный журналист-международник, знающий язык, изучивший историю, искусство, экономику, фольклор и все прочее... Ехал энергичный и расторопный человек, желавший учиться, умевший видеть новое, полезное для нашей страны.

К этим качествам прибавилось еще одно. Он увлекся Венгрией, как увлекаются иной раз человеком, наукой или видом искусства. Он изучил интересную историю и порой нелегкое прошлое страны, ее обычаи, своеобразный характер народа, его пленили города Венгрии, ее природа, трудолюбие мадьяр, их спортивность, темперамент...

Он вообще считал, что невозможно успешно работать в братской стране, не будучи преданным великой идее социалистического единения. Эта идея руководила им и в Москве, когда он был назначен политическим обозревателем советского радио и телевидения. До сих пор мы регулярно смотрим журнал «Содружество», программа и формы которого были определены и найдены Каверзневым.

В те времена он часто спрашивал о том, как выглядит на экране, как воспринимаются те или иные фразы, жесты, манера поведения. Это было не кокетство и не честолюбивое стремление к зрительским комплиментам. Он говорил: «Пойми, я вхожу незваным в дом человека. Этот человек вправе ждать от меня не только информации, но полноценного комментария, он должен доверять мне, я хочу с ним настоящего общения...»

Александр Каверзнев был неистовым репортером и глубоким наблюдателем хитросплетений международной жизни. Он умел вглядеться в детали так, что и мы видели их выпуклыми и многозначными. Он мастерски пользовался методами марксистско-ленинского анализа, обладал безошибочным классовым чутьем. У него был дар масштабного обобщения.

Иной раз он много лет копил факты, коллекционировал исторические анекдоты, собирал сведения по экономике, истории, географии, искусству с тем, чтобы это знание в фильме или телепередаче сверкнуло лазерным лучом истины. Так было с его сериалом, посвященным наследникам Мао Цзэдуна, их политике после провала «культурной революции» в Китае. Это публицистическое произведение поразило не только зрителей, но и специалистов. Специалистов-синологов – остротой анализа и смелостью обобщения, специалистов-телевизионщиков – отточенной специфически телевизионной формой сериала. Все фильмы были пронизаны живым биением страстной авторской мысли, ясным ощущением трагедии, пережитой китайским народом.

Саша много писал «для себя». «Продуктивность» его отнюдь не вмещалась в документальные фильмы, передачи, репортажи. Какая-то часть его души трудилась всегда. Он мог прервать беседу, чтобы записать удачную мысль, необходимую впрок. Помню, как он срывался с верхней палубы танкера, на котором летом 1964 года мы плыли по норвежским шхерам, чтобы внести в дневник несколько мыслей, не относящихся к красотам скал и вод, мелькавших мимо борта корабля...

Он с уважением относился к мемуаристике и как-то сказал, что записи отца открыли ему в близком человеке больше, чем общение с ним в свое время. Давайте еще раз задумаемся, сколько ценного обрела человеческая цивилизация, листая дневники людей, которым было что сказать и себе о себе самом, и другим, побуждая к «цепной реакции» беспокойную мысль. Не случайно, думаю, его работа, связанная с последней командировкой, названа «Афганский дневник». Толстая тетрадь, исписанная им, стала путеводной нитью для осмысления отснятого материала режиссеру Б. Горбачеву, оператору В. Степанову, политическому обозревателю Ф. Сейфуль-Мулюкову и всем, кто завершал последний фильм. Рассматривая сотни метров пленки, они сносились со строками, второпях записанными на коротких привалах, отразившими впечатления и мысли, родившиеся в момент столкновений с событиями драматическими и неординарными.

Для Александра Каверзнева, для его образа мышления всегда было характерно стремление докопаться до сути вещей. Дневник и фильм отразили эту черту. Вот реальные душманы, пришедшие в кишлак. Снимать их было риском, но мы должны видеть тех, на кого опираются контрреволюция и ее зарубежные покровители... Вот дети, завербованные в Пакистане. Плата – пакет сахара... Солдаты афганской армии, превратившие селение в опорный пункт для борьбы с наемниками. Танк, закопанный по башню в каменистую землю... Тень вертолета, бегущая по песчаным волнам барханов... Покинутые кишлаки... Неспешная беседа с аксакалами...