Оказывается, трудно, очень трудно рассказать о друге, которого ты знал много-много лет. Его успехи представлялись всегда естественными, а некоторые человеческие несовершенства заслонялись неоспоримыми достоинствами – их ясно видели люди, наблюдавшие этого человека даже издали. Когда такой человек внезапно уходит и тебя просят рассказать о нем, ты вдруг понимаешь, что нужно свериться с каким-то модулем, который помог бы и тебе и другим осознать истинный масштаб свершенных дел и оставленных нам уроков жизни. В рассказе об Александре Каверзневе таким модулем может быть нынче только признание нашим народом его творчества. Когда Александра не стало, в партком Гостелерадио, на домашний адрес пришли сотни телеграмм с выражением самого искреннего сочувствия родным, близким и товарищам по работе. Такое не часто случается. Телезрители сожалели, что в их дом уже никогда более не войдет этот корректный, красивый и интересно мыслящий человек. Его смерть оказалась своеобразным апофеозом профессии телекомментатора, телевизионного журналиста – любимого, всегда неожиданного и неизменно ответственного собеседника, обращающего свои мысли к многомиллионной аудитории.

Меру этой ответственности Саша сознавал. Он, начавший с газеты, с обычного суетного репортерства, был захвачен возможностями сначала радио, а потом телевидения, не сравнимым ни с чем другим шансом прямого диалога, да, именно диалога, со своим слушателем. Он чутко предугадывал возможные возражения, недоумения, контраргументы, неформальную реакцию на бескомпромиссную заостренность или даже резкость мысли, суждения, оценки. Он высоко ценил тех, с кем вел разговор, – для него не существовало среднестатистического телевизионного зрителя. Каждый раз он обращался как бы к конкретной личности – человеку взыскательному не только к смыслу, но и к форме выражения. В этой уважительности к зрителю и слушателю – один из ключей понимания успеха работы политического обозревателя советского телевидения Александра Каверзнева. Но одним ключом не откроешь особенностей столь яркой и сложной личности. Поэтому поищем и другие.

Саша родился в Риге в русской интеллигентной семье. Отец его был преподавателем русского языка и литературы в «основной» школе – в годы буржуазной Латвии так назывались неполные средние школы. Когда была восстановлена Советская власть, ему предложили кафедру языкознания Рижского педагогического института. Расстояние между скромным школьным учителем и профессором вуза всегда ощутимо. Так что же произошло? Собственно, ничего особенного – человеку, наконец, воздали по заслугам: Александр Каверзнев-старший принадлежал к числу образованнейших людей. Он защищал свою магистрскую диссертацию незадолго до первой мировой войны – в Варшавском университете у знаменитого философа-русиста Бодуэна де Куртенэ. Диссертация была посвящена анализу славянских рукописей, хранящихся в Ватиканской библиотеке в Риме. Как всякий ученый-филолог той поры, Александр Михайлович знал несколько современных европейских языков.

Скромный преподаватель неполной средней школы всегда оставался человеком высоких устремлений, высокого строя мыслей. Ему в буржуазной Латвии было душновато. Его одиночество, резкое неприятие мещанского образа мыслей и жизни настораживало. Он был человеком независимого, резкого характера. Слушая иной раз житейские соображения своих сотоварищей-педагогов, погрязших в «житейской прозе», он спрашивал себя (вслух): «О чем же мне говорить с вами?»...

Гитлеровцы, оккупировавшие Латвию, отправили пожилого учителя в лагерь смерти Саласпилс.

Он был человеком благородных и прогрессивных убеждений. Внимательно приглядывался к изменениям жизни. Маленький сын робел, когда тот просматривал его тетради. Иной раз он выносил приговор – отнюдь не сыну, а коллегам, воспитывавшим мальчика. Его суждения были критическими тогда, когда он чувствовал, что школьника ведут по пути механического усвоения материала. Он высоко отзывался об учителе, когда чувствовал, что тот стремится развить в его сыне творческие потенции, ждет от него самостоятельного, оригинального мышления.

Саша отлично учился. В доме ученого-филолога была библиотека избранных книг. Мальчик читал русскую классику, книги лучших немецких писателей. Домашнее чтение заполняло пробелы школьной программы, увлекало, волновало, воспитывало в той твердой гуманистической убежденности, которая затем не однажды сыграла свою роль в профессиональном становлении.

В старшем классе школы Саша вступает в комсомол. Он один из школьных вожаков, «лидеров», как говорят сейчас.

Когда пришло время выбирать профессию, юноша, известный в школе своими гуманитарными наклонностями, сделал, казалось бы, странный шаг – он поступил в Ленинградский кораблестроительный. По рекомендации отца, высоко чтившего инженерные профессии...

Итак, отец благословил своего сына в корабельные инженеры, в известный институт, где Каверзнев-младший отчаянно проскучал целый год, пока не принял решение вернуться в Ригу.

Нет, его не влекли ни расчеты прочности корабельного корпуса, ни корабельная архитектура. Однако он признал в моряках и в тех, кто строит суда, интереснейших людей. Среди них, людей моря, он встретил настоящих героев, которые заронили глубокий интерес к дальним походам, к старой доброй балтийской романтике.

Он вернулся в Ригу. Он любил этот город и вспоминал его, куда бы ни забросила судьба. Не раз говорил, что многим обязан Риге.

Сашу восхищало величие Ленинграда, очаровывали теплота Парижа и своеобразие Будапешта, но при этом он всегда хранил сердечное чувство к старой многобашенной Риге.

Было время, мы прогуливались вместе по этому городу. Мой спутник знал его блестяще и иной раз любил демонстрировать это знание перед гостем. Делал это он всегда увлеченно, легко и весело. Машины в те времена у него не было. Не беда! По городу еще ходили неторопливые старомодные трамваи с открытыми площадками. Как славно было рассматривать с них проплывающие мимо дома разных эпох и слушать ясноглазого молодого человека, знавшего о каждой улице и каждом доме кучу занимательных фактов.

Его увлечение и знание не были избирательными – мы с ним любили встречаться и с патриотами старого города и с энтузиастами современного центра. Был старичок, знавший все о знаменитых рижских кладбищах. Саша любил не только нарядную ширь Даугавы и башни готических соборов, он чтил и окраины, где на пустырях высились доходные дома с суровыми брандмауэрами, любил заброшенные каналы, тенистые, обсаженные липами улочки Задвинья.

Жилось жарко и тревожно, как бывает только в молодости. Иной раз тоска и злость находили от внутреннего напора сил, от ощущения своих неиспользованных возможностей, досады на низкий кпд собственных усилий. Тогда Саша работал в геологической партии, учился заочно на филфаке Латвийского университета и пробовал перо.

Пробы огорчали. Он приносил их в отдел информации республиканской .газеты к старому «волку репортажа», который, обкорнав материал, вдохновенно написанный ночью, направлял его в набор с неизменными словами: «Так-то, пацан... Благодарить потом будешь за науку!»

«Пацан» белел от ярости и чувствовал себя непонятым и оскорбленным. Но и в этом состоянии он стремился понять смысл правки, постичь жесткие требования газетного листа. Он умел учиться – и потом, уже став асом советской журналистики, не утратил этой способности.

...В конце концов ему повезло: в рижском пароходстве открыли многотиражную газету «Латвийский моряк». Туда и пригласили Сашу Каверзнева, молодого человека, написавшего и блестяще защитившего дипломную работу по «Климу Самгину» М. Горького.

И тут случилось непонятное. Молодой выпускник словно исчез. Его не видели ни в газете «Советская Латвия», где он бывал до того частенько, ни в дружеской компании.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.