Только в Красуху со всей земли некому было вернуться. Тут жил лишь обелиск с надписью: «Здесь... немецко-фашистскими захватчиками расстреляно и сожжено 280 жителей деревни Красуха». Потом на память людям дорожники поставили на обочине указатель — «д. Красуха». Говорили:

— Была деревня, потому и знак нужен. Может, кто-то вернется.

Рассказывали, будто уцелел один боец, шофер из автобата. Будто сожгли тут его мать, невесту... И, говорят, объезжал он Красуху кружными дорогами. Только раз не выдержал, заехал. И было, как в той песне:

Никто солдату не ответил,

Никто его не повстречал,

И только теплый летний вечер

Траву могильную качал.

Как же про все это сказать людям! Мы победили, а здесь — не о торжестве. Здесь все про горе. В ту пору еще обрастали травой забвения братские могилы, блекли чернильные надписи на фанерных обелисках. В горелом лесу под Ленинградом у ржавых лафетов еще дотлевали неприбранные останки пушкарей...

Но забвение не могло стать чертой народа, хотя прошло почти двадцать лет, пока улеглась та страшная боль и прозвучали святые слова: «Никто не забыт, ничто не забыто». И как помолодели они за эти годы, карточки погибших отцов. Мальчишками в солдатских погонах смотрели они со стен. Им на тех карточках лет скоро стало меньше, чем сынам. И сыновья узнавали, где дрался их отец, кто были его друзья, как встретил свою смерть и где его могила. Они пошли теми же дорогами, где ходили солдаты. Такие походы стали частью жизни комсомола 60-х годов, чей символ не только логарифмическая линейка, палатка на степном ветру, но еще и островерхая буденовка, гимнастерка с погонами и пара алых гвоздик.

Когда Тоня Усаченко, все бросив, пошла пешком по псковской земле, тогда это явление еще только рождалось. Еще не было красных следопытов, и еще только похоронили под Ленинградом тех пушкарей.

На белые листы ватмана ложились все новые и новые штрихи. Эскиз за эскизом, запись за записью. Она говорила со старожилами, рассматривала старые фотографии, искала очевидцев... И опять на бумагу ложились много видавшие глаза, срезы профилей под черными платками... Иссохшие, повитые жилами руки...

Потом она день из дня несколько лет, как рассказывал мне профессор Михаил Аркадьевич Керзин, сжигала себя в поисках решения темы Красухи, решения, где было бы не только горе. Но много больше, глубже. Как сплавить в едином образе и печаль и мужество!

И чем дольше Тоня искала решение, тем яснее понимала, что надо изваять образ старой крестьянки, изваять в строгой реалистической манере, хотя успех здесь мог прийти только с очень высоким мастерством.

Ни о чем другом она уже не могла думать, ничего другого делать...

Однажды я получил письмо. Она звала посмотреть работу, которую назвала «На пепелище». И еще писала, что собирается передать ее псковичам... Потом была выставка дипломных работ студентов. Толпы ленинградцев подолгу стояли у статуи старой крестьянки, в глубокой скорби опустившейся на порог сожженного дома.

Что сказать о ней! На нее лучше смотреть. Судите сами, здесь сказано все... Скажу только, что от многих я слышал: «Это моя бабушка. Как похожа...» Наверное, выше не оценишь.

Приезжали смотреть скульптуру из Пскова, Порхова... Я ходил в Совет Министров РСФСР с материалами о Красухе, ходатайствовал об увековечении ее памяти. Почти год мастера на заводе «Монументскульптура» переводили статую в серый гранит. В области шел сбор средств на сооружение мемориального памятника.

Двадцатипятилетие изгнания захватчиков с псковской земли область отметила у священных пепелищ погибшей, но не покорившейся деревни.

Были речи, был почетный воинский караул. И когда кончился митинг, произошло то, чего никогда не предугадаешь. Родные и близкие погибших разошлись не по полю, расходились словно по улицам и переулкам и по чуть приметным признакам нашли незабытые подворья красухинцев, постелили в траве скатерти для тризны... И допели старую песню:

Сойдутся вновь друзья, подружки,

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.