Алексей Васильевич в таком бешенстве ходил по канцелярии, так был красен и страшен, что Афанасий Александрович почувствовал свою жестокую и неоправдываемую вину перед всем опозоренным полицейским станом. Он в раскаянии, самым просящим голосом, с обещанием исправиться и больше никогда не уронить достоинство вверенной ему округи, пролепетал:
- Затмение, Алексей Васильевич, прямо затмение нашло.
- Что - о? Какое затмение? - с визгом прокричал становой. - У нас не должно быть никаких затмений. Если я Алексей Васильевич Тузов сказал: урядник Бараев - портянка, значит, он - портянка. Если бы не было сказано, что он портянка, он не был бы портянкой. Ты заржавленный человек. Ты не годишься. Ты не знаешь своих обязанностей. Ты забыл свой долг, обленился, избаловался. За что носишь на груди медаль с священным изображением августейшего? За усердие. Где твое усердие и рвение?
Накричавшись и покуражившись над Афанасием Александровичем, принимаясь его разносить снова и снова, - Алексей Васильевич распорядился о созыве схода на Троицу.
Афанасий Александрович радостно кинулся на Мошу, - и за три дня до Троицы десятские и сотские начали сбивать сход.
Старшина Антип Иванович с писарем и сельским старостой явились на сход пораньше, чтобы подготовить к приезду станового народ и научить его необходимой покорности. Урядник Афанасий Александрович дожидался станового на дороге за Кобелевым.
- Ой, бабы, беда с вами, - с сожалением и страхом уговаривал Антипа Иванович без умолку кричавших и ругавшихся баб, - я - то все знаю, мне - то и говорить нечего. Плевое все это дело, а раздули его будто воздушный шар. Все небо застил. Неведомо кому моля жалко, а когда запрещено - и не надо бы. Казенное добро страхом огорожено. Закон, что паутина: шмель проскочит, а муха увязнет. Большую рыбу лови, а моля не тронь. Когда же большую рыбу выловишь, некому будет икры метать, неоткуда и молю взяться. Распоряжение и не совсем правильное, а что же тут станешь печать. Ежели мы с начальством тягаться начнем, - и власти не станет. А без власти да без подчинения начальству недалеко и до столпотворения. Дай нам волю - все, ведь, мы по пояс люди - друг у дружки голову отъедим.
- Всякая сосна своему бору шумит! - вставила Енька насмешливо.
- Ты, Антипа Иванович, - сказал Платон Кутьков, - мужик свой. Не даром мы тебя в старшины поставили, из уважения, а что - то неладное внушаешь. И за мир не стоишь. Ты бы им, этим доезжачим, растолковал - народ - де по будням затаскан, силы нет, а брюхо большое, кормиться хочет. И не делали бы по худу, а по хорошу нельзя. Ты же затеял одно да одно. Так нам не по нутру. Очнуться бы от такой жизни. Ты ж, Антипа Иванович, знаешь мужицкий вред - по самый рот. Куда не шагнул, везде с ручками скрывает. Горе наше неизбывчивое, а приживчивое. Повсюдное разоренные! Сход закричал на разные голоса:
- Кору гложем!
- Ни работника, ни лошади!
- Медведь из запаса дату сосет, а у нас сосать нечего!
- Бабы надрываются!
- Старики мрут. Кроха и Андреян на одной неделе кончились!
- Сыт крупицей, пьян водицей!
- У одного ничего, у другого совсем чисто!
- Не хлещи кобылы и лягать не станет!
- С погляденья сыт не будешь! Голодному мужику еда сама в рот лезет. Озеро ровно стол с яствами, а с голодухи потянешься, тебя по рукам.
- Куда ее там на развод? Для кого? Не знаем - доживем ли до завтра, а заставляют поститься. Правда у начальства прежде нас померла.
- Мир с ума сойдет, на цепь его не посадишь. Сами и доводите до этого.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.