В сборную страны я входил больше десяти лет подряд. Перед моими глазами прошла целая череда тренеров: «дядя Саша» Бухаров, Н. Шатов, Я. Куценко, Е. Лопатин, Н. Лучкин, А, Божко, С. Богдасаров, А. Чужим. Я надеялся когда-нибудь стать тренером и поэтому внимательно приглядывался к наставникам, своим и чужим. Десять лет — немалый срок. В конце концов мне стало казаться, что в этом деле для меня секретов нет. Увы, блаженное самодовольство длилось только до тех пор, пока я сам не сунул голову в тренерский хомут.

По численности сборная не превышает обычный школьный класс. Но, боже, как разношерстен, честолюбив, обидчив, взрывчат, нетипичен, ни на что не похож этот железный класс! Пытаясь ответить на вопрос, за какие рычаги надо тянуть, чтобы держать сборную в руках, я не раз мысленно возвращался в первые послевоенные годы.

Жизнь еще долго оставалась тяжелой, как ре-норд. Кусочек хлеба, такой тонкий, что сквозь него легко пробивался свет, стоил на рынке десять рублей, стакан пшена — пятьдесят.

Сборная была по-солдатски самоотверженной и по-солдатски простой. Я не упрекаю нынешних спортсменов. Такое тогда было время. Поэтому такими были и мы. Изменилось время. И люди изменились вместе с ним.

После войны советская тяжелая атлетика поднималась, как поднимаются из руин города. Многие богатыри, краса и гордость наша, не вернулись с фронтов. Пали смертью храбрых Вл. Крылов и П. Петров, В. Чудновский и И. Бениат, Д. Горюнов и А. Регонян... На посту номер один — у Мавзолея Ленина — принял смерть от вражеской бомбы чемпион ВЦСПС В. Гасаненко.

Как тяжело давалась тогда каждая победа! Сейчас к прежним рекордам прибавлены пуды, но не так-то легко прибавить что-нибудь к силе духа, стойкости и доблести силачей тех лет.

«Меня военкомат послал в танковое училище,— вспоминает мой друг и тренер, многократный чемпион страны в тяжелом весе Яков Григорьевич Куценко.— В холодных, мокрых сараях Кунгура мы изучали боевую технику. А спорт? Только один раз я вспомнил, что я спортсмен, когда старшина сказал: «Тебе для поддержания сил приказано давать две порции супа».

Потом на Тагильском заводе мы ремонтировали танки. Работали по 20 часов в сутки. Достойны ли мы были хоть чем-нибудь тех, кто на фронте? А 12 декабря 1944 года в Киеве в холодном, незастекленном Дворце спорта состоялся спортивный вечер. Не знаю, из каких сил (их просто не было!) я толкаю 171 килограмм! Мировой рекорд!

Это были самые дорогие для меня килограммы и самая большая победа за всю мою жизнь».

Сейчас Яков Григорьевич Куценко тяжело болен. Болезнь приковала его к постели. 171 килограмм нынче пустяк даже для среднего веса. А рекордсмен мира в тяжелом весе Василий Алексеев толкает на 50 с гаком килограммов больше. Но если эти строчки попадутся Якову Григорьевичу на глаза, пусть он знает: на весах сердца, на весах памяти военные, голодные 171 килограмм по-прежнему сохраняют свою боевую славу. Мы не забываем об этом. Помните и вы. И гордитесь.

В 1950 году на первенство мира в Париже по ряду причин не смог приехать наш «мухач» Иван Додов. Вес оголился. Тренеры ходили мрачнее тучи. И полным составом потребовалось бы «живот свой положить», чтобы выиграть, а тут такая непредусмотренная потеря. Короче говоря, пришлось производить срочную перегруппировку сил: просить нашего полулегковеса Рафаэля Чимишкяна экстренно согнать больше пяти килограммов и перейти в легчайший вес.

Для несведущих скажу: когда на теле ни жиринки, а последний раз ты пил воду два дня назад, согнать пять килограммов все равно, что босиком пересечь пустыню Сахару. Но Чимишкян не отказался. За сутки до старта он отправился в парную, просидел там несколько часов и, наверное, напарился на десять лет вперед. Но до нормы (если это можно тан назвать) вес не согнал. Нечего было ему сгонять. Глаза у Рафаэля запали и лихорадочно блестели. Губы обветрились. Кожа обтянула скулы.

Мы жили с ним в одном номере. Однажды ночью меня разбудил какой-то странный звук. Я открыл глаза и вижу: Рафаэль поднялся с постели, походкой лунатика пересек комнату и остановился у стола. Шарит по скатерти. Что он там ищет? Потом забулькала вода. Задрав голову и не открывая глаз, Рафаэль прямо из графина лил воду себе в рот. Я бросился к нему.

— Стой! Что ты делаешь?! — закричал я, тормоша его за плечо.— Тебе через несколько часов взвешиваться...

Он вздрогнул. Открыл глаза. Пальцы его разжались, графин выпал из них и, ударившись об пол, разлетелся на мелкие кусочки. Рафаэль молча стоял и смотрел на меня. Постепенно взгляд его стал осмысленным.

— Полночи мучился. Где-то шумит вода, а я слушаю и не могу уснуть. Наконец, задремал. Вижу — вокруг лес, невдалеке журчит ручей. Прозрачный, холодный... А мне хочется до смерти пить. Пошел к нему. Стал пить. Если б ты не крикнул, ни за что бы не перестал.

Он с сожалением посмотрел на воду, расплескавшуюся по полу, и пошел назад в постель.

Наутро Рафаэль все еще весил на полтора килограмма больше, чем нужно. А времени до взвешивания оставалось в обрез. Тренеры нервничали. Смотрели на часы. А Рафаэль, красный, словно раскаленный металл, в обжигающем тумане парной освобождался от «лишнего» веса. За несколько минут до конца взвешивания Чимишкян появился в судейской комнате. Вернее снизать, его привели под руки. Когда стрелка весов закачалась вверх-вниз, мы онемели от волнения. Норма! Словно камень упал с нашей души.

Чимишкян вздохнул и сделал шаг в сторону. Губы его потрескались и кровоточили. Под глазами залегли темные тени. Руки бессильно болтались. Кто-то из нас сунул ему в руки бутылочку воды. В благоговейном молчании наш товарищ выпил ее маленькими глотками.

Не Чимишкян, а мощи Чимишкяна вышли в тот день на помост. Но в нем жил неукротимый дух бойца. Рафаэль отчаянно сражался с иранцем Намдью, проиграл ему, но, право, чистым золотом отливала его серебряная медаль.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.