Горели дрова, выброшенные прибоем. Шло медленное время. Улитка, вначале прятавшая голову в перламутровый панцирь, выползла из своей раковины, и Анести вытаскивал ее большим ржавым гвоздем.

Звездное небо. Дым ровными струями идет вверх. Блики огня на лице мальчика. За его спиной ночное море. Шлепает и шлепает о гальку, как будто чем-то недовольно на земле.

Голова Анести повернута к горам. Там кое-где высвечиваются огни.

Идет война. Многие жители городка – женщины, старухи и дети, которые постарше, – поднимаются в горы сажать картошку. Нагруженные домашним скарбом, идут к самой вершине хребта. Много раз передохнут, много раз поплачут от горя, снова навалят на себя скарб и снова пойдут вперед. В черных горах огоньки. Это женщины сажают картошку, ночуют в шалашах, сторожат ее. Но за все время, сколько они помнят, только медведь однажды подошел к краю поля.

Все женщины и дети живут в одном большом балагане. Его построили мужчины, когда еще не было войны.

Много женщин собиралось в одном балагане – чужих и своих. Шутили, смеялись и этим поддерживали друг друга. И еще работали – от темна до темна. Потому что не было в городе других рук. И не было мужчин, чтобы помочь или хотя бы подбодрить – им и этого было бы достаточно. И женщины жили на хребте, тонком, как лезвие. Справа смерть, слева жизнь, и нельзя пошатнуться.

Над балаганом огромные сосны, ели и полированное, с прожилками звезд мраморное небо.

Тот, кто живет на берегу моря, даже в голод не умирает, если у него есть хоть немного желания выжить. Так думал мальчик. Он знал, что штормы не приносят ничего, кроме добра. Это ощущение той, военной поры.

Шторм обычно начинался ночью. Когда все спали. Видимо, все изменения мира происходят под покровом темноты. Люди просыпались, встревоженные какими-то неясными и приглушенными ударами. Это могла быть бомбежка. Потому что далеко за перевалом проходил фронт. За горизонтом громыхала канонада.

Все полулежали в темноте, белея ночными сорочками, прислушивались. Потом успокаивались: так мерно могли биться только волны моря. Но ощущение тревоги не проходило.

Как только начинало светать, все шли на берег. Всматривались. Шторм выбрасывал пустые - консервные банки, попавшие в море еще до войны, выбрасывал доски, дрова, разбитую мебель. Штормы во время войны – кормильцы. Чего только они не приносят на своих гребнях!

Недалеко от прибоя стоят маленькие дети – каждый возле своей груды находок. Охраняют то, что нашли матери.

Мальчишки и взрослые ходят вдоль берега – ищут рыбу, выброшенную морем. В основном это хамса. Она лежит у самой кромки волн – безжизненная, вялая. С одной стороны уже подсушенная, сморщенная, как бумага.

...Анести сидит у костра, варит ракушки, думает.

Его мать работает в госпитале. В просторном солнечном здании. Оно стоит на взгорье среди кипарисов, пальм и магнолий. И в его раскрытые окна все дни и ночи бьется прибой. Море в палатах госпиталя широко и необъятно. Сейчас оно убаюкивает раненых солдат и моряков. Кажется, на короткое время забыло обо всем другом. Нет у него других забот. На человеческом горе сосредоточилось.

Мать Анести, полная женщина, с лицом неприступным и суровым, все свои дежурства смотрит за ранеными. И нет у нее сна. В дни, свободные от дежурства, повязав голову белым платком, она стирает госпитальное белье.

Несет и несет домой тяжелые, сырые от крови свертки. Во дворе Анести, под инжиром, вечно дымился костер. Закопченная выварка всегда чернела сквозь забор.

Инжир, под которым горел огонь, засох вскоре после войны. Слишком близко был от инжира огонь.

Мать Анести – гордая женщина. Когда ее муж еще не был на фронте, хотя уже шла война, и приносил из пекарни тесто, она не брала его:

– Мои дети не осквернят себя нечестным хлебом!

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.