- Суперконсерватор, - пояснил мне на ухо Ларри Минер, - хозяин кондитерской. И похлопал кондитера по широкой спине.

- Отличные пирожные изготовляешь, старина! От похвалы мистер Маскардини зарделся, как девица. Он оказался человеком сугубо домашней внешности, этот ультраправый. Крупный мужчина с седыми висками и мягкими Карими глазами на смугловатом лице, он таи и лучился деревенским здоровьем. Упитанную фигуру облегал светло - серый костюм «с искрой», чересчур пижонистый для респектабельного американца. Было в нем что - то от провинциального дядюшки - доброго и несколько нескладного. Здороваясь, мистер Маскардини наступил мне на ногу и сильно стушевался. Быстро завязался разговор. Узнав, что мне приходилось освещать работу Организации Объединенных Нации, Маскардини заметил:

- Я тоже приглядываюсь к этой организации. Прочитал немало статей.

- Каково же ваше мнение?

- Дьявольская организация. США должны выйти из ООН и вышвырнуть эту шайку с наших берегов! Сам того не подозревая, я наступил на больную мозоль мистера Маскардини. Взбудораженный вопросом, словно боевой конь, почувствовавший укол шпор, он ринулся в атаку:

- Сборище безбожников! Шайка дикарей из Африки и Азии! Орудие коммунистов, стремящихся завоевать весь мир! - Заметив мой недоуменный взгляд, пояснил: - Двадцать лет назад под коммунистическим господством находилось двести миллионов человек. Сегодня - девятьсот миллионов. Коммунисты подчинили себе еще двадцать шесть стран! В то время как мы занимались болтовней в ООН. Официант, красивый негр в белоснежном камзоле, поставил на стол тарелочки с салатом. Воцарилось молчание, словно в ООН перед началом Генеральной Ассамблеи. Мои хозяева переглянулись, смиренно потупили лбы. А Маскардини забормотал тихой скороговорной:

- Благослови господь этот дом и эти плоды твои. Среди нас, смиренных рабов, сидит нечестивец коммунист. Да откроются глаза его! Да познает он страшные заблуждения свои и избежит геенны огненной. И снова бросился в бой. Основная мысль воинственного кондитера сводилась к следующему. Существует всемирный коммунистический заговор. Коварные, находчивые, фанатично преданные своему делу, коммунисты - источник всех бед добропорядочной Америки. Забастовки, негритянские бунты, «антиамериканские» настроения среди студенчества, даже повышение налогов в США - дело их рук. Все «неприятные» события за рубежом - национально - освободительное движение, крушение колониализма - также продунт козней коммунистов. Откровенный ультра удивительно похож на быка, у которого кровью наливаются глаза при виде красной тряпки. А красные мерещатся ему повсюду. Они «просочились» в негритянские организации, профсоюзы, университеты, Голливуд, Вашингтон.

- Вы хотите сказать, что в американских правительственных учреждениях есть коммунисты? - спросил я.

- Конечно. И на очень ответственных постах.

- Кто же они?

- Ну, хотя бы Уолт Ростоу, Катценбах. Затем этот, как его... посол в Индии.

- Честер Боулс?

- Да, Честер Боулс. Да что там Боулс! Пора приглядеться и к Раску. Мне кажется, этот парень давно носит в кармане красный билет.

- Слишком. Это уж слишком, - заметил Дон Глэдден. Депутат местного законодательного собрания, умеренный либерал, он был подключен к ультраправому, очевидно, для баланса. Большую часть времени Дон Глэдден молчал, не осмеливаясь нарушить словоизлияния своего нетитулованного, но более агрессивного соседа. Наконец не выдержал. И был за это наказан. Кондитер мгновенно развернул орудия на сто восемьдесят градусов.

- Вы защищаете Раска? - начал Маскардини, и в голосе его прозвучали нотки назревающего взрыва. - А не знаете ли вы миссис Нинербокер? Да, Фанни Никербокер из вашей организации демократов. И вот он, короткий, но сокрушительный залп:

- Она коммунистка! Либерал сник и пригорюнился. Он попал в сложное положение. Чересчур «радикальные» взгляды ультра ему претили. Но между нами шел спор, и встать на сторону русского хоть в чем - то даже самому свободомыслящему техасцу противопоказано. Оставалось идти «третьим путем», балансировать на канате. За столом фортуортского клуба разыгралась в миниатюре драма, известная миру под названием «Благие намерения, или трагедия робкого либерала». Отправляясь на обед, я опасался, что ультра будет дипломатничать. Ведь известно, что политический деятель не имеет права думать о том, что говорит, и не должен говорить то, о чем думает. Маскардини не придерживался этой мудрой заповеди. Он пришел с твердой решимостью выложить красному всю свою ультраправую правду - матку. Мистера Маскардини несло:

- Во всем мире нам плюют в лицо. Тэдди Рузвельт не потерпел бы этого. Помните его слова: я не требую, чтобы меня любили, но я хочу, чтобы меня боялись... Вьетнам... Нас колошматят в хвост и в гриву... Куба... Подумать только, коммунистическое государство в девяноста милях от нашего берега! Вы говорите, что альтернатива мирному сосуществованию - ядерная война. Пусть будет что будет. Сосуществование - это смерть. Помимо идеологической непреклонности, техасского пирожника отличали прекрасный аппетит и железные челюсти. Громя врагов Америки, он энергично расправлялся с сочным куском мяса, поданным в винном соусе с шампиньонами. Он кромсал бифштекс с упоением рыцаря, увлеченного битвой. Мистер Маскардини промокнул салфеткой покрывшийся испариной лоб и застенчиво улыбнулся:

- Извините... Но я говорю то, что думаю. В его остекленевших было глазах снова появилось осмысленное выражение. Он снова стал добродушным и немножко смешным в своей нескладности. Сытый лавочник, ограниченный и невежественный, озверевший от налогов, профсоюзов, бунтующих негров, от всего этого шумного, беспокойного и непокорного мира. Нескладен и смешон? Да. Но не казались ли смешными, эдакими чудаковатыми увальнями первые штурмовики, когда они стучали кружками в пивных Мюнхена?..

По этой дороге уехал Кеннеди

Под вечер я вышел из отеля. После тяжелого, во всех отношениях тяжелого обеда хотелось окунуться в голубую прохладу вечера, вдохнуть полной грудью настоящий, не дистиллированный кондиционерами воздух. Но манящий вечер ударил мягким обухом духоты. Над городом, лениво всплескивая зарницами, собиралась гроза. Нависла, скрыла звезды, окутала землю и никак не разразится. Было часов десять, не больше. Улицы безлюдные, тихие, темноватые. Только сверкают витрины магазинов, выставив напоказ какие - то уздечки, седла и прочие ковбойские «игрушки» - от миниатюрного револьверчика размером с зажигалку до здоровенного пистолета - пулемета. Тихо. Душно, Тягостно. Вернувшись в свой номер, я долго не мог уснуть. Царская кровать с геральдическими завитушками на широкой спинке казалась страшно неудобной. Надоедливо гудел встроенный в окно кондиционер. Стало светать... И тут я увидел - увидел с такой резкостью, будто смотрел через новые сильные очки, - за окном по желтому небу шли самолеты. Большие, черные, с откинутыми назад острыми крыльями. Они летели низко, почти задевая крыши. Самолеты надвигались. Гул нарастал. Вдруг один, самый большой, отделился от эскадрильи и нацелился своим острым носом - шилом прямо на мое окно. Мгновение - и в комнату ввалился огромный паук. Превращению самолета в паука я ничуть не удивился. Собственно говоря, это был все тот же черный самолет, самолет - паук, паук - самолет. Гигантский, колченогий, с прилипшими где - то на брюхе круглыми глазками, он навис над кроватью и тянулся клешней к моему горлу. Задыхаясь, я вспомнил - спасительная бумажка! От госдепартамента. Вот она, на столике. «Журналист... оказывать всяческое содействие». Клешня разжалась. Паук отпрянул к стене, подмигнул веселым глазом и стал названивать появившимся в клешне золотым колокольчиком... Этот колокольчик и разбудил меня. На столике у кровати заливался телефон.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.