Седые дни

- Давай, Гурвич. Плантуй, твое дело.

- Ну, что я! Почему я? Мое митинговое дело. Антон работает уже, это же факт.

- Ты горячился тогда, забыл.

Но Гурвич не ответил. Заморенный, измочалившийся, как старый банный веник, в постоянной беготне по фабрикам и заводам, он устал от речей, слов, галдежа, от усиленной работы мысли. Глаза сели вглубь и плавали в искрящейся мути; полуголодный и оборвавшийся, он уже не мог говорить, ею все время дергало и корежило, как человека стянутого ревматической болью.

Он болтнул головой в сторону Антона и отвернулся, глотая широко открытым ртом струю холодного воздуха, падавшего через узкую оконную фортку.

Кто - то засмеялся и сказал: - упестовался.

- Ах, если бы завалиться спать, - бормочет Гурвич, едва улавливая смысл произносимых Антоном слов.

- Вот приблизительная схема наших действий, мы...

- Ах, если бы завалиться спать!

- Должны, чеканит Антон, - провести ряд митингов: у Цинделя, Кушнарева, Сытина, Сиу и на Прохоровской.

- Ну, это - Гурвичу.

- Товарищ Утробина, Ревякина и Шумилин остаются здесь работать в типографии, придется обслуживать все районы; Андрейку приспособим для связи между Пресненским, Хамовническим и Рогожским районами.

Важно еще знать о настроении в войсках, может быть товарищ Антохин осведомит нас?

Не поднимаясь со стула, отозвался смуглый, похожий на цыгана, офицер. Ниже среднего роста, почти мальчик, он производил впечатление скромного и тихого человека. Его тенорок, мягкий и нежный, едва был слышен.

- Видите ли, товарищи, трудно, конечно, сказать относительно всего полка, что же касается моей полуроты, то, разумеется, я бы...

- Как ты мямлишь, Саша. - вмешался другой офицер, - вот уж, ей богу, манера у человека. Надо прямо сказать, товарищи, что полурота товарища Антохина вполне подготовлена, куда угодно пойдет. Сашка напрасно скромничает. Самый Ростовский полк...

- Гробовский, Гробовский, ты увлекаешься, - замахал обеими руками Антохин, и даже ногой топнул в волнении.

- Я, - горячился Гробовский, - но черт же тебя возьми!

- Тише, товарищи, тише, - испуганно вскочил на середину комнаты Гурвич, - стреляют, слышите? Там же стреляют!

- О, черт! А где часовые? Тушите огонь, тушите!