Седые дни

Подойдя, сунулся к окну, огонек заморенным пятнышком, слабым и беспомощным, едва справлялся с темнотой, за ним колыхалась расплывчатая тень матери.

- Не спит, все богу молится об Антоне.

Подошел к открытой калитке большого двора и остановился: нечего дома делать, спать только.

Снял шапку, раздумывая, опустился на скамью.

Заиграл ветерок, завертелся, заюжал, падая в подворотню; поднимался и, путаясь, лез между оголенными ветвями редких деревьев, выстроившихся вдоль улицы. Поползли в небе тучи, задергивая черной кошмой лупоглазые звезды. Тучи все ниже. С края площади, где мотался верхом на лошади дежурный полицейский, встала высокая белая стена. Андрейка надел шапку, поднял голову. Прямо в лицо нежно ударили легкие снежинки; достигая земли, они, покружившись, сейчас же таяли.

- Опять слякоть разведет, - недовольно пробурчал Андрейка, - вот наказанье.

Встал, оглянулся на окна: огонек все еще светился, а дальше падала грязно - серая мгла.

Повернувшись во двор, почувствовал легкий толчок, испуганно вздрогнул, скакнув в сторону. Но тут же позвал тихий, знакомый голос: - Андрейка, иди за мной.

Мимо мелькнула стройная женская фигура в мужской низкой шапке, в коротком пальто. Догнал.

- Надя!

- Иди позади, дальше, дальше, - послышалось в ответ.

Андрейка задержался.

Впереди мало заметной точкой девушка - товарищ Надя, и спешил за ней, не нагонял, и не отставал.

Точка скрылась за углом в Трындинский переулок.

Под мерные шаркающие звуки шага думалось: прождет мать, всех соседей взбудоражит теперь.

- Пропали сыновья, вот тебе и сыновья!

Ловил глазами Надю. Куда она все - таки торопится?

У Панфилыча Катя такая же. «Стремительный поезд несется» - вспомнилось ему. Xa! Чудак Панфилыч, а песня верная. Катя - она такая, только глядит иначе, чем Надя, несветлая, все супится и молчит.

В холодном ветре закостенелая ночь густеет, как разведенная смола.

Теперь ближе к Наде. Зачем же через лесной склад, тут в яму впурхаться можно. Хотел остановить и сказать, остановилась сама.