Седые дни

НОЯБРЬ все еще продолжает разводить изморозную канитель; улицы города завязли в осенней плесени, только ночами вызвездит и тянет холодком.

Андрейке некуда идти и нечего делать. Тупо смотрит он в облупленную стену соседнего дома, от скуки давит слишком долго загостившихся мух, и зевает.

Антона нет шестой день. Мать хмурая, будто квашеной капусты обилась. Всю ее воркотню Андрейка принимает на себя.

- Слава создателю, - начинает она, - достукались: один сидит, как байбак, с места двинуться лень, другой совсем запропастился. Вырастила сынков, о матери и не подумают. Как кормиться будем, ума не приложу.

- Ну, чего ты сидишь, примерз что ли?

- Отстань!

- Вот только и знаешь: отстань. Другой бы теперь все мышиные норки обегал, а уж брата отыскал бы. Чего мы с тобой без него? С голоду подохнем.

- Не подохнем, придет.

- Целую неделю слышу: придет.

Скорбно жует дряблыми губами, смахивает выскользнувшую единую слезу и продолжает:

- Где уж тут придти, теперь, поди - ка, запичужили куда нибудь, век не вылезешь. Узнал бы, говорю.

Андрейка досадливо хмыкнул и поежился.

- Ну вот, пошла теперь. Нельзя идти мне, чудачка ты, на каждом углу крючки, проследят за мной - крышка Антону тогда, не понимаешь ты, - теперь раз революция, то обязательно.

- Да ты знаешь ли где он?

- Может и знаю, да не скажу, помалкивай: нет и нет, не бухни кому, немного ждать, скоро всех господ подчистую, и долой самодержавие. Ларька гимназист сказывал. Вечером схожу.

Несколько минут молчания. Андрейка знает: идти искать брата некуда, говорит, лишь бы отвязаться, самому тошно.

- Нет уж, - снова заводит мать, - ниспослание от бога мне, за грехи окаянную душеньку мытарит господь. Ждала на старости лет утешения - дождалась. Жили тихо, мирно, так нет, бунтовать вздумали, весь народ перебулгачили. Что людям нужно, - неизвестно.

Ее воркотня - из квашни тесто, течет тягуче и нудно. Шуршит тараканьим следом за отодранными обоями, а тут осень, тут мохнатые тучи, и невылазная дремотная скука живому.

В груди у Андрейки беспокойно, пальцы сами свертываются в узлы.

Вспоминает убийство студентов. «Хорошо бы ружье, и в боевую дружину вступить! Увижу Антона, обязательно проситься буду».