Левка шел по солнечной стороне улицы и искал двадцать пять рублей. Собственно, «искал» не то слово: просто брел себе потихонечку, глядя под ноги и насвистывая какой-то пиратский мотив. А в глазах у него так и стояла твердая прозрачная бумажка: вот она лежит у края тротуара, вздрагивает от ветра и полыхает фиолетовым огнем. Люди переступают через нее, принимая, должно быть, за обрывок промокашки, но Левка не переступит, уж будьте здоровы, Левка всегда начеку. Зачем ему нужны были двадцать пять рублей, сказать трудно. Только если уж человек дошел до жизни такой, что ходит по улице и подбирает крупные банкноты, значит, на душе у этого человека неважно. На двадцать пять рублей можно купить много: во-первых, польские техасы с заклепками, во-вторых, перочинный нож и элегантную лупу в футляре, в-третьих, часы, в-четвертых, авторучку, в-пятых, китайский фонарь, а что останется - пойдет на ленинградское мороженое. Левка остановился, с нежностью помечтал о фонаре и техасах и снова побрел вперед.
Под мышкой у него торчал дневник, до того истрепанный и потертый, что обложкой своей похож был на старый валенок. А в дневнике на сорок восьмой странице извивалась написанная бледными чернилами фраза: «Уважаемая Анна Матвеевна. Настоятельно прошу на днях зайти в школу для серьезной беседы...» На этом месте с пера химички сорвалась неприличная клякса. Чернила в химическом кабинете охотно вступали в реакцию с азотной кислотой. Они вспучивались и жизнерадостно лезли фиолетовой шапкой на стол, оставляя в чернильнице лишь пюре нейтрального цвета. Но сегодня на лабораторной Левка решил оторваться от этого проверенного варианта и слил в одну плошку все попавшиеся под руку реактивы. Результаты превзошли все ожидания. Левка запихнул плошку в ящик стола и притих. Видимо, в столе была бумага, потому что вдруг потянуло дымком, и Клара Марковна поставила вопрос ребром: хочет ли Левка поджечь весь этаж или ограничиться химическим кабинетом? Левка искренне хотел ограничиться, он сунул руки в стол и зашу-ровал там что было мочи. Но тогда дым повалил, как из кочегарки, и Левка схлопотал единицу за дежурство и еще единицу за лабораторную работу. А пока он подсчитывал, сколько пятерок ему надо получить, чтобы нейтрализовать сегодняшнюю добычу, химичка принесла ему дневник со своим автографом на добрую память. И вообще целый день неприятности сыпались на Левку, как консервные банки в мусоропроводе. После уроков он задержался в подъезде, поджидая Лариску, и, когда она появилась, тонкая, черноглазая, в своем темно-красном платье, вдруг какой-то хмель ударил Левке в голову. В общем, он хотел слегка ее обнять, за что и получил хорошую оплеуху. Глазищи у Лариски стали огромные, как у сибирского котенка.
- Хочешь еще, хочешь еще? - быстро предложила она, и Левке показалось, что она смеется, но Лариска только так красиво злилась.
- Что, другим можно, а мне нельзя? - миролюбиво заметил он. И в ответ Лариска залепила ему еще одну оплеуху. Так они стояли в темных дверях и смотрели друг на друга: Левка - недоумевающе, Лариска - сердито и весело, даже с любопытством.
- А второй раз за что? - деловито поинтересовался Левик.
- А это за то, что есть какая-то разница между тобой и другими. Понятно?
- Ага, - ответил Левик и, попятившись, спиной открыл тяжелую парадную дверь.
- Иди, чего стоишь, - сказал Левик, и Лариска, дернув тонким плечом, прошла мимо него совсем близко - так близко, что Левке как будто плеснули на сердце кипятком.
- Знаешь что? Лариска обернулась.
- Ты красивая, - сам не зная зачем, сказал Левка.
- Дурак, - задумчиво ответила Лариска и, постояв чуть-чуть, ушла. Скажем прямо, била она неумело, растопырив пальцы, и не столько щека горела, сколько жгло у Левки глаза. «Вот и все, - подумал Левка, - и нет уже убежища в личной жизни». Фраза эта получилась красивая, еще долго она пела в ушах.
Под влиянием жизненных катастроф в голову всегда лезут философские мысли. «Хорошо в июле месяце в дачной местности повеситься...» Это было первое, что пришло на ум. Впрочем, строки были не Левкины, писать стихи он не любил, ему больше нравились мотоциклы, да и вешаться Левка не собирался. «Ну, ты, субчик в техасах с китайским фонарем, - сказал себе Левка. - Дать бы тебе волю, наворотил бы ты дел. Вот были бы у тебя три желания... то есть не три желания, а три возможности их реализовать. Переустроил бы ты мир? Вне сомнения. Первое - чтоб в школе было все в порядке, второе - чтобы деньги нашлись, и третье - чтобы Лариска не злилась. И все в мире встало бы на свои места. А как спокойно можно было бы идти домой! Есть же на свете беззаботные люди. Вот этот урод, например. Во дает, долговязый черт! Семнадцать узлов, не меньше. А ну-ка, обгоним его по малой дорожке. Нет, - размышлял Левка на бегу, - в три желания мне не уложиться. Устроил свои текущие, так сказать, делишки - и прозябай далее? Надо и про запас что-нибудь оставить. Станешь взрослым, мало ли чего еще захочется! Мотороллер, как минимум. Вот и будешь потом мучиться: «Ах, на что извел желание!» Нет, конечно, семь желаний надо иметь. И потом для человечества тоже кое-что не мешало бы сделать. Человечеству это необходимо». Левка ускорил шаги. Долговязый все удалялся. Стиснув зубы и вынув руки из карманов, Левка пустился рысцой. Ага, дрогнул. Интервал между ними стал медленно сокращаться. «И вот молодой бегун, - комментировал свой рывок Левка, - мощным движением плеч словно бы раздвинул ветер и устремился за лидером. Рывок, еще рывок! На трибунах привстали. Ну, ну! Финиш». Долговязый вдруг резко остановился у табачного киоска. Левка пролетел мимо него по инерции, толкая плечом прохожих и перепрыгивая через лужи. «Да, - подумал Левка, - в семь желаний вполне можно прилично уложиться. С запасом».
Левке нравилось загадывать. «Вот, - говорил он себе, - если по дороге в школу мне не встретится ни одна черная «Волга», значит, по геометрии я сегодня получу пару». В троллейбусе он каждый раз считает номера билетов и злится, когда счастливый билетик на один или два номера впереди. Прошлым летом Левка ехал на письменный экзамен по математике и оторвал уникальный билет: 555 555. Правда, написал он в этот день на трояк, но это уже другая сторона медали. В это время Левка заметил, что долговязый снова поравнялся с ним. Обгоняя Левку, он даже как-то хитро взглянул на него и усмехнулся: а ну-ка, брат, догони. Вот это спринт! Левка даже свистнул от восхищения. И ведь не грубый бег, а отточенная, мастерская, высокой культуры ходьба. Плечи даже не дрогнут, корпус прямой, не то что какой-нибудь там увалень, который виляет задом и покачивается, как бакен на реке. На ходу высокий закурил, бросил спичку, и она, подхваченная ветром, улеглась точно в урну. Он еще раз покосился на Левку, словно приглашая потягаться, подмигнул ему и зашагал еще быстрее, энергично взмахивая полусогнутой в локте рукой. Левка глубоко вздохнул, напряг все свои силы и, выпятив грудь, помчался вдогонку, поминутно переходя на телячью рысцу. Деревья так и мелькали у его левого локтя, асфальт под ногами больно обжигал пятки, доставая даже сквозь резину подошв, но разрыв между Левкой и длинным оставался все таким же. «Вот жмет, гадюка, - думал Левка. - Ну ничего, догоню - и тогда... Догоню - и пусть исполняются мои семь желаний. Ну, а если не догоню, значит, ничего и никогда у меня не получится в жизни. И Лариска меня не любит». Странное дело, долговязый нигде не задерживался, и все перекрестки зажигали перед ним зеленые огни. Это был красивый парень. Белая рубашка его с закатанными до локтей рукавами чуть светилась изнутри розоватым огнем. Голова была красиво вскинута, золотые волосы, казалось, тоже излучали свет. Левка понял: в жизни для него нет ничего важнее, чем догнать этого человека. Они пулей пролетели весь проспект, пересекли площадь перед линией почтительно остановившихся машин и в крутом вираже, на котором Левка выиграл два-три метра, врезались в узкую, тесную Сретенку. Улица была забита людьми. И темп долговязого стал ослабевать. Он все чаще обходил цепочки девушек, все чаще извинялся перед старухами, и его розоватая рубашка заалела самым настоящим внутренним огнем. Несколько раз он сердито посмотрел через плечо на Левку, брови его сдвинулись: семь желаний отдавать ему было явно нелегко. Все равно отдашь! И Левка прибавил скорость. Теперь он летел почти вприпрыжку, разбивая стайки девчат. Левка уже чувствовал жар, которым веяло от плеч незнакомца. Вот они уже в трех метрах, вот Левка в первый раз наступил ему на пятки сандалий, и огонь внутри белой рубашки стал багровым, как закат. Вот они уже почти рядом. Левка быстро взглянул на него снизу вверх. Ну и высоченный, как гостиница «Ленинград»! Незнакомец тоже повернулся и, не сбавляя шага, опустил на Левку свой огромный синий взгляд. Взгляд был именно синим, как июньская туча, душным и тяжелым. Вот высокий отстал на шаг, на другой, а темно-синяя шапка его взгляда все висела над Левкой, все жгла ему правое плечо - и вдруг электрический заряд такой силы тряхнул Левку с макушки до пят, что Левка, остолбенев, остановился и чуб его вздыбился. Словно он наступил на оголенный электрический провод. Постояв секунду, Левка опустил глаза: под ногами его ничего не было, обыкновенная асфальтовая трещина. Не могло же... Да нет, она залита гудроном. Левка посмотрел направо: незнакомец исчез. Долговязый исчез в своей белой рубашке, под которой горел огонь, исчез со своими грозовыми глазами, а Левку еще долго трясло от возбуждения, как от тока. «Где это я?» - спросил он себя наконец.
Он стоял на углу у Сретенских ворот. Налево пышно расцветал сквер, ведущий к почтамту, направо, за домами, темнел другой, спускающийся к Трубной площади. В той стороне, должно быть, и исчез долговязый. Левка медленно перешел улицу и оказался в солнечном сквере. Все цвело и кипело, на скамейках грелись пенсионеры, два малыша дрались из-за велосипеда, а третий разъезжал вокруг клумбы на педальном автомобиле, поглядывая на всех снизу вверх очень строго, - лилипутик с насупленными бровями собственника. «Ладно, - сказал Левка, - побаловались и хватит». Он подошел к скамейке и втиснулся между двумя девчонками в таких коротких юбках, что они открывали чуть ли не две трети ног.
- Закройте бледные колени, - мрачно бросил им Левка, - дети вокруг. Девушки фыркнули, но не нашлись что ответить, и, подождав для приличия минутку, встали и ушли.
В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.