Меня попросили ответить на три вопроса, а получилось так, что нужно рассказать всю мою жизнь.

Вот моя карточка. Она снята в бывшей Екатеринославской губернии, в одном из рудничных поселков, где отец служил бухгалтером. Здесь где-то я родился и прожил первые годы детства.

Я смотрю на нее, пытаясь ответить на первый вопрос: что бы из меня вышло, если бы задержалась на долгие годы Октябрьская революция?

Я пытаюсь вспомнить свое детство. Но мало очень осталось в памяти.

Помню, что в пять лет был страшно горд знанием того, что остров - это часть суши, окруженная со всех сторон водой. Читать научился рано и с трудом делил любовь к Жюль Верну и Майн Риду с драками на улицах и лазаньем по заборам.

Учился в Вятской губернии лениво, но удачно.

Что же бы из меня вышло?

Дома хотели, чтоб был инженером. Едва ли сделался бы: очень уж не ладил с математикой. А, кроме того, думал, что все инженеры - воры. Может быть, стал бы учителем, хотя никакого тяготения к этой профессии не испытывал. Как теперь с легкостью могу представить себя за любой работой - от шофера до библиотекаря, так трудно мне отыскать себе занятие в прошлом.

Жил бы где-нибудь в тогдашней страшной провинции... Нет, неинтересно копаться в той жалкой жизни.

Город, где я жил, был плохонький, почти деревня - Нолинск. Говорили, что старое его, настоящее имя - Ноли, такой он был маленький. До железной дороги - 140 километров, до мало-судоходной реки - 25.

Война сказалась только тем, что в городе стало меньше людей, знакомых и незнакомых. В училище молодых учителей заменили учительницы и - к нашему удовольствию - отменены были экзамены.

В феврале 1917 года чуть ли не всем училищем бегали мы отбирать шашку у городового, что стоял на углу нашей улицы. И только в конце лета, когда нас, мальчишек, отправили по деревням регистрировать запасы хлеба и фуража, мы все поняли: что-то меняется. Мы увидели совсем новых людей. Какие-то непривычные матросы и солдаты в каждой деревне. Коноводы, бунтари, клянущие войну, Временное правительство и нас, растерянных регистраторов.

С осени в городе начались митинги. На базарной площади никто уже не торговал: все спорили. А с ноября пошли большие перемены. Город вдруг оживился и заволновался. Появились новые люди. Появились новые учреждения и вывески: Совдеп, Усовнархоз, Школа II ступени. Началась общественная жизнь и у нас, в школе; собрания, драматический кружок.

Меня как хорошего подсказчика определили в суфлеры. Карьера моя была непродолжительна, но блестяща. Подавая текст актерам, я так увлекался, что забывал, где я и что я. И, наконец, на одном из спектаклей до того забылся, что, высунувшись из будки, начал в полный голос читать пьесу. Под громовой хохот публики занавес быстро задернули, а меня перевели в актеры.

Осенью 1921 года с целым землячеством отправился я учиться. Через 2 - 3 дня, едва мы успели оглядеться в пустом и заросшем травою Петрограде, как наши скудные запасы продовольствия кончились, а лучшие наряды были украдены. К нашему счастью, тогда был установлен порядок, по которому каждый, держащий испытания в высшее учебное заведение, получал паек. И целый месяц, как угорелые, мы носились по городу, сдавая направо и налево экзамены и добывая хлеб насущный. Помню, что в Лесном институте мы заработали трехдневный запас фасоли. Академия художеств в течение 5 дней кормила нас супом в своей столовой. Больше всего пострадал Институт имени Лесгафта, так как экзамены мы туда сдавали дважды да один раз записались в общежитие, а это тоже стоило доверчивому Институту трехдневного хлебного пайка. Но все же щедрость Политехнического института, выдавшего сразу двухпудовый запас картофеля, нас окончательно покорила, и мы, наконец, угомонились.

Началась учеба вперемежку с работой в порту. Неделя работы, разгрузка одного судна, обеспечивала, по крайней мере, месяц учебы. Мы встали на ноги, и на первые же деньги вся компания обзавелась студенческими фуражками.

Через год, видя мои неудачи в области точных наук и помня успехи на фронте искусств, земляки «под конвоем» свели меня в институт сценических искусств.

Три года со всем рвением постигал я «левое» искусство и гордо изображал пушечное мясо в бесчисленных театральных экспериментах. Но в 1925 году, поступив в театр и сознательно встретившись со зрителем, понял я, что театр не для меня, а для зрителя. С этого времени началась моя подлинная театральная учеба.

Первым моим театром был ленинградский ТЮЗ. Я играл птиц, зверей, диких людей - амогов.

Но постепенно - то ли я начал цивилизоваться, то ли театр очеловечиваться - мне стали поручать изображать и живых людей. В конце первого года работы я играл Тиля Уленшпигеля.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.