Рентгенологи земли

Никогда бы не подумал, что придется, например, в болотах строить дороги, рыть траншеи, укладывать в них трубопроводы. А жизнь заставляет это делать. Так что развитие тех или иных направлений науки почти всегда определяется практическими задачами.

Я думаю, людям предстоит «создавать» новые искусственные грунты, обладающие большими возможностями, чем, скажем, природные горные породы. И в наши дни немало грунтов «создается» путем цементации, силикатирования, осушения, уплотнения и т.д. Но много методов еще не использовано. Например, с помощью лучей средневысокой частоты можно превратить слабые, дисперсные породы (глины, лёссы) в прочные основания. Эти методы пока не применяются из-за дороговизны и большой энергоемкости. Но в будущем, по мере решения энергетической проблемы, они наверняка найдут широкое приложение. В XXI веке на искусственных грунтах будут возводиться самые разнообразные сложные сооружения. Например, при строительстве зданий в ряде случаев отпадет необходимость в рытье котлована, в закладке фундамента. Расчистили площадку, укрепили грунт и, пожалуйста, начинайте строительство. Это не фантазия, а реальность.

– Евгений Михайлович, вы не раз бывали в экспедициях, работали в полевых условиях. Как ведутся инженерно-геологические изыскания непосредственно на местах? Какие трудности ожидают исследователя?

– В обыденных изысканиях любой успех, даже самый небольшой, окрыляет. Помню один из таких моментов, когда неожиданно возникла идея, как можно сократить фильтрацию воды при строительстве Туркменского канала.

Предполагалось, что пятисоткилометровая его трасса пройдет в сыпучих песках Каракумов. Каракумы имеют высокую среднегодовую температуру. Это грозит большими потерями воды из канала в результате испарения. Поэтому дополнительные потери, связанные с фильтрацией воды, весьма нежелательны. Потребовалась методика, способствующая сокращению водопроницаемости песков. Разработать ее поручили нашей кафедре. Экспедиция, которую мне довелось возглавлять, обосновалась в маленьком городке у подножия Копет-Дага, в Кызыл-арвате, в шестидесяти километрах от южной кромки пустыни. Это только на карте Каракумы кажутся ровной, как скатерть на столе, поверхностью, а на самом деле сыпучие пески барханов возвышаются на 20 – 30 метров. Работать пришлось в очень тяжелых условиях. Передвигались, подкладывая доски под колеса автомобилей. На самой южной кромке Каракумов обнаружили озеро.

Почему оно образовалось? Почему вода не просочилась сквозь песок? Какова природа ливневых вод, прошедших всю предгорную равнину и остановившихся у границы с песками? Эти вопросы мы обстоятельно обсуждали в экспедиции.

Заложили шурфы на берегу озера, пробурили несколько скважин и увидели, что в местах соприкосновения с водой песок превратился в песчаник. Картина прояснилась: очевидно, в ливневой воде содержались частички глины, которые «склеивали» песчинки. Это предположение подсказало, как уменьшить водопроницаемость песков на больших пространствах.

Начали проверять гипотезу. Котлованы заполняли раствором глины и песка различной концентрации, заливали водой. Она просочилась, а глина осталась на поверхности, ее частицы «не хотели» заполнять поры песка. Оказалось, вначале мы делали не совсем то, что происходит в природе. Однако направление поисков было верным, и нам удалось решить проблему простейшим методом, не требовавшим дорогостоящих стройматериалов.

Несколько лет спустя, рассказывая о «каракумской» догадке на лекции в университете города Осло (Норвегия), я был приятно удивлен предложением редакции двух международных журналов опубликовать материалы лекции. Вот уж не думал, что исследования в Каракумах могут заинтересовать скандинавов и других европейцев. Оказалось, что тогда под Копет-Дагом мы разработали совершенно новаторский метод, не имевший аналогов в мире.

Можно ли уместить в фундаментальный восьмитомник почти полвека подвижнического труда в суровых песках, тайге, болотах и топях? Пожалуй, нет. Но в то же время человек в определенных ситуациях способен генерировать мысль и волю многих людей. Когда опыт одного заменяет опыт целого человечества. Когда требуется принять единственно верное решение. Когда человек – первопроходец. Академик Сергеев принадлежит к их славному племени.

У каждого из первооткрывателей – свое место на планете, с которым благодарная память людская навсегда связывает его имя. Скажем, для Миклухо-Маклая это Гвинея, для Арсеньева – Дальний Восток, пустыня Гоби – для Пржевальского... Для академика Сергеева – по сути дела, вся страна. Выполненные под его руководством изыскания впервые дают комплексную характеристику инженерно-теологических условий на всей территории нашей Родины, это первая попытка учета хозяйственной деятельности человека при оценке инженерно-геологических условий крупных территорий.

Идут годы, а напряженный ритм работы академика Сергеева не снижается, рабочие дни его не нормированы.

«Каждый раз обещаю себе и родным перестроить свой режим, – говорит академик, – и все равно складывается так, что будни уходят на организационные дела, беседы с аспирантами, сотрудниками, на лекции для студентов. Собственной научной работой могу заняться в субботу и воскресенье. Иногда, очень редко, раз-два в месяц, удается выехать на природу, порыбачить. С. годами, правда, сделать это становится все труднее... »

В чем же истоки масштабной широты, неуспокоенности творческих исканий Сергеева?

– Больше всего в жизни я обязан родителям. Они трудились постоянно, показывая, как надо жить по совести. Во многом обязан своей жене Александре Михайловне, с которой мы дожили до золотой свадьбы. Товарищам, дружба с некоторыми из них перевалила полувековой юбилей. И, конечно же, Московскому университету. Все, что есть хорошего во мне как в ученом, коммунисте, человеке, получил в МГУ. Университет – это моя жизнь. Он всегда притягивал меня как магнит. Прохожу, бывало, мимо старинного университетского здания с уютным сквериком и знаменитыми памятниками Огареву и Герцену и думаю: какая, должно быть, счастливая молодежь там учится!..

Мне всегда было интересно составлять топографические карты, рисовать рельеф, наносить сложную ситуацию тех мест, в которых приходилось работать. Но хотелось знать, как все это произошло, как образовался такой рельеф. И вот для того, чтобы понять это, я решил поступить в МГУ на кафедру геоморфологии.

С большим трудом (надо было работать и готовиться к экзаменам одновременно) в 1935 году я стал студентом почвенно-географического факультета. Вскоре он разделился на географический и геолого-почвенный, на последний я и подал заявление. К тому времени все больше увлекался математикой, физикой, химией. Хотелось знание этих предметов применить в естествознании. Мне казалось, что на геолого-почвенном больше таких возможностей, чем на геологическом.

Думаю, нельзя говорить об университете, как просто об учебном заведении. Он нечто большее. И в те далекие годы и теперь в его стенах прививаются патриотизм, чувство коллективности, я бы сказал, братства. Особенно, мне кажется, это чувство было развито в годы моего студенчества. В нашей небольшой группе учились те, кто успел уже и поработать. Жили мы дружно. Парторг Виктор Титов сумел сплотить небольшой наш коллектив так, что никаких кураторов, начальников курсов не требовалось. Все вопросы решала группа. Мы знали друг о друге все: кто женат, есть ли дети, какую нужду испытывает наш товарищ... И впоследствии чувство коллективной ответственности за группу переросло в долг перед кафедрой, факультетом, университетом в целом.

Для многих Моих однокашников, так же как и для меня, МГУ стал школой военно-патриотического воспитания. Мы очень серьезно занимались военной подготовкой. И когда началась война, у всех нас было единственное желание – как можно скорее оказаться на фронте, применить знания для разгрома фашистов.

Сергеев был готов к военной службе: дисциплина, организованность, аккуратность, привычка к походной жизни в экспедициях, столь необходимые для геолога-«полевика», сродни армейским порядкам...