– А по-твоему как, Никола, бывали на свете святые или нет? Правдашние? Устинов помолчал и даже хотел махнуть рукой, встать да и уйти. Но
опять рукой не махнул, не встал и не ушел, а подумал еще немного, сказал:
– Все ж таки оне были. В Библии и в других священных книгах про них многое написано. Написано с кого-то же? Не с пустого же места?
– Я вот так же думала: когда среди человечества есть великие разбойники, значит, должно быть и обратно, должны быть святые. Когда бы не так, над всеми людьми давно бы уже разбой окончательно восторжествовал и давно бы нас всех загубил. А мы – вот оне, живые, и к тому же – люди!
– Именно! – поддержал Зинаиду Калашников. – И мало того, што мы люди седни, мы даже и на завтра, и на века хотим сделать свободу, равенство и братство! То есть пойти путем кооперации, который скоро уже сто лет как объявлен в Англии, в городе Рочделе. Знаменитый, сказать, город: самое первое образовалось там потребительское общество и назначило себе устав, который обязательно пойдет и пойдет вперед, покуда все человечество не примет его за основу своего существования!
– Как бы навроде религии... – заметила Зинаида.
– Ну, хоть и навроде, а все-таки...
– А мне вот та самая Аглия даже нипочем! – отозвался Игнашка. – В ей люди что-то выдумают, а мне – к чему? Вот и солдаты идут с войны и тоже сильно ругают агличанку – говорят, кабы не она, то и мы не ввязались бы в нонешнюю войну с германцем! Тьфу – вот как я на Аглию!
– Нет, мужики, так плюваться на разные государства все ж таки не годится! – заметил Устинов.
– Ну, а ей-то што, Англии-то, когда Игнатий против ее? – спросил Рудаев. – Ей, поди-ка, энто ведь все одно? Ты плюешься, Игнашка, а ей т – все одно! Плюйся, Игнатий!
Калашников тоже сказал:
– Как раз надо наоборот, Игнатий, – надо глядеть, где и как сделано разумно, и брать хотя бы и чужое разумение для собственной жизни. Иначе – нельзя. Иначе не будет человеческого движения вперед. Правда, Рудаев?
– А тут я скажу – не вовсе правда! – растопырил волосатые косматые пальцы Рудаев. – Ну, што она – твоя кооперация? Она и снаружи и снутри в синяках ходит: снаружи ее бьют богатые буржуи, и снутри в ей самой оне же заводятся и подминают рядовых членов под себя. Хотя взять и нашу довоенную Лебяжинскую потребиловку и маслоделку – разве не так было?
– И так было и по-другому! – загорячился Калашников. – И вот я говорю: сколь бедняков она спасла от разорения? И помогла им? И сколь сделала среди нас, лебяжинских, человеческого товарищества? Значит, то же самое: хорошее надо брать для жизни, худое – отбрасывать, и дело народа пойдет! И еще как пойдет-то!
– Верно што, мужики, – снова вступилась Зинаида, – вот же люди сделали в том в англичанском городе хотя какую-то, а правду! Может, и вы в своей Комиссии тоже сделаете ее сколь-нибудь?! Так охота правды и справедливости, так охота, и жизни бы за ее не пожалела! Как бы знать, где она живет, – отнесла бы туда свою жизнь – нате, берите ее, всю, мне и взамен ничего не надо, не нуждаюсь! А то ведь как: где война и убийство, так знают все, а где правда – не знает никто! – И Зинаида вгляделась в Устинова и громко так и упрямо спросила его: – Так ты кого из святых знаешь, Устинов? Чье житие? Когда ты говоришь, что оне все ж таки были на свете, святые, – кого ты из них знаешь?
– Да никого я не знаю хорошо-то... – смутился Устинов. – Никого!
– А кого-нибудь?
– Ну, вот разве про Алексея вспоминаю. Читано было как-то про божьего человека.
– Ну, вот и рассказывай, почему он из простого в божьего человека превратился?
– Отрешился от мира.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.