Вот бьют часы, выходит Иван Петрович, садится, закидывает голову с сухими седыми волосами, кладёт на стол крепкие старческие кулаки, и я сквозь круглые манжеты вижу его сухие и сильные ещё руки.
Кончился бой часов.
- Господа, - сказал Павлов. - Сын мой умер. Он умер от рака. Мой дед в Рязани тоже умер от рака. Есть основание думать, что предрасположение к этому заболеванию передаётся по наследству.
Говорит Иван Петрович, и голос у него с отзвуком, не так, как обыкновенно он говорит. Трудно ему. И вдруг он сердится и так продолжает, глядя прямо на немца, который смотрит на Ивана Петровича с любезным сожалением.
- Милостивые государи мои, - сказал Павлов, - у наших соседей - немцев - существует сейчас теория о том, что можно бороться с болезнями, лишая права иметь детей тех, кто больны. Так вот, милостивые государи мои, в старину предполагали, что средства дорогие и средства отвратительные особенно помогают от болезни. Предполагают бороться таким способом с сифилисом, с эпилепсией, так думают прервать даже жизнь рас, которые авторам системы не нравятся. Но теория эта не учитывает сложности жизни. Человек - это не породистая собака, у которой все рефлексы подчинены одному. Стоимость человека, дорогие коллеги, трудно подсчитать. Я, не будучи сам больным, передал предрасположение к ужасной болезни от деда к сыну, и вот, по теории соседей наших, по немецкой теории, я не должен был родиться.
Тут Иван Петрович встал, улыбнулся тихонько и продолжал:
- Дорогие коллеги, я никогда не повторял ничьих слов, и меня слушали. Будем считать доказанным, что я имел право родиться. И народ мой такой, что без него миру не прожить.
Сел Иван Петрович:
- Оставим звериные способы изменять жизнь. Ведь мы видим, что эта теория ложная, что она неправильно отсеивает, неправильно отбирает. Поэтому должна быть иная наука. Её создавали Сеченов, Мечников. Мы кое - что сделали и здесь и па Песочной улице, в Ленинграде. Смелость имею сказать, что русская наука, в которой свободное участие принимают и другие народы, создаёт теорию истинную. Надо работать для того, чтобы окончательно объединить человечество на рациональных основаниях и сделать его счастливым. Иван Петрович помолчал и сказал тихонько: - Счастье! Если не моё, так других счастье. Мой сын умер, но завтрашнее заседание состоится, как обыкновенно.
А мы сидели, товарищи, и слушали так, как слушают командующего фронтом, и мы чувствовали, товарищи, что мы едем в вагонах, прицепленных к этому сильному, вперёд смотрящему человеку - паровозу.
Слышно было, как недалеко бомбят дорогу.
Профессор встал, легкой походкой, небрежно ступая по осенней траве, подошёл он к своей лошади и одним движением оказался в седле.
- Профессор, дорогу бомбят, - сказала молодая докторша.
- Я поеду сторонкой, - ответил профессор.
- Так не забывайте, друзья мои: отчётливость, создание навыков и кругозор. Надо все видеть, раскинуть крылья, и наука поддержит вас, как воздух поддерживает крыло.
Он тронул коня и быстро уехал. Сидел в седле он прямо, молодо, гордясь уменьем.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.