Инспекторское посещение

Лес был перестойный.Его начали уже сводить, но помешала война. Время уже разредило насаждения, но кроны деревьев раскинулись широко, и сверху лес, вероятно, был непроницаем. Люди лежали под плащ - палатками, повешенными на шесты, в тесных конвертах, на носилках. Здесь сортировали раненых и лечили легко раненых, которых можно было не отправлять в тыл. Плохо было с огнём, потому что редко бывает огонь без дыма. Между тем пошёл дождь, а хворост отсырел, а сверху летали самолеты.

Старый дивизионный врач, который производил инспекцию пункта, собирался сесть на лошадь, чтобы уехать, по дорогу бомбили.

Врачи пункта - молодёжь. Дивизионный врач - человек с европейским именем, знаменитый теоретик, человек дерзкого, неожиданного размаха, ученик и, может быть, соперниц академика Павлова.

Для врачей он был прежде всего профессором. Этот уютный, шутивший на лекциях, любящий хорошо поесть, умеющий выпить человек устроил в госпитале проборку за то, что бельё плохо кипятилось.

Ему так радовались, когда он: приехал. Он лазил в котелки, проверял бельё и говорил как начальник. Сейчас он уезжал. Все знали, что старый профессор смел, его не удержит бомбардировка.

Старик - так его звали из уважения, хотя он и в самом деле был стариком, - поставил ногу в стремя. Садился на коня он почти незаметно. Но сейчас он задержался, и серый мерин, отставив ногу влево, покосился на профессора изумлённо.

- Подожду, - сказал профессор.

Профессор проводит беседу

- Ну, значит, деловая часть окончена. О чём бы поговорить с вами, товарищи? Давайте и расскажу вам про Ивана Петровича Павлова - моего учителя. Великий это был человек, и замечательный из пего вышел бы командующий фронтом. Держал он нас в руках так, что если посадит на стул, то без дела у него со стула не сойдёшь. Он меня раз поставил следить за одной собакой. Надо было записывать движения капель слюны каждые двадцать минут. И я спал полгода на полу, подложив полено под голову, и боялся проспать, боялся, что полено окажется уже очень мягким.

Иван Петрович меня любил, может быть, за то, что я дружил с его сыном. Суровый этот человек уважал дружбу. А может быть, любил он меня ещё а за то, что копал я хорошо, а время было трудное, при нашем институте развели огород, в требовал Иван Петрович, чтобы все копали хорошо, и хороших огородников называли столпами и устоями института. Ну, я расхвастался. Слышно было, как бомбят дорогу.

- Ждать придётся, - сказал профессор. - Сядем - ка к раненым, им тоже интересно, что врачи говорят.

Так вот, товарищи. Было это совсем недавно - шесть лет тому назад. Умер у Ивана Петровича сын в Ленинграде, умер от рака. Меня послали к нему, чтобы побыл я с академиком. А я не знал, что делать, как утешать такого человека. Он большой, всё сам решает. Скажешь ему, а он оборвёт, и будет ему ещё труднее.

Вот приехал я к нему в Колтуши, там стоят такие беленькие дачки. В одной даче две обезьяны живут: Рафаэль и Роза. Такие неприятные, похожи на человека, но как будто человек опустился, пропился, стыд потерял и ещё этим хвастается, а ноги без сапог, и пальцы на ногах длинные.

Приехал я утром, пришёл к Павлову. Была уже очень глубокая, вот как сейчас, осень. На рябине ягоды темно - красные, лес сквозит, а сосны выделились.

- Купаться! - сказал Иван Петрович. - Купаться пойдём, - и велел дать мне простыню.

Идём под гору. Иван Петрович хромает: у него нога была сломана. Я понимаю, что он думает. Думает он, что надо купаться, надо попытаться восстановить ту бодрость, которую дают холодная вода и трение мохнатой простынёй. Надо не нарушать своей жизни, надо цепляться за старые привычки, потому что; старые привычки рождают прежние отзвуки, - мы их зовём рефлексами. Можно вцепиться в жизнь, как в ручки трамвая, и она увезёт тебя, как трамзай, а потом в неё, в жизнь влезешь.

Купальня махонькая, так - квадратик воды. Зелёные дощатые перегородки, на воде осенний лист. Льда нет, а лезть не хочется.

Иван Петрович разделся. Спокойно сошёл в воду, помочил холодной водой под ложечкой, нагнулся, вымыл волосы, нырнул и знакомым пролазом выплыл в озеро.

Поплыл и я за ним. Плыву по - лягушачьи, брасом, тоже нынешнего кроля я не понимаю. Поплавали, вылезли. Действительно хорошо. Обтёрлись простынями. У Ивана Петровича щёки порозовели, я он заговорил о горе:

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.