Рассказы

– А мы здешние, – с готовностью пояснил старик. – Мы кержаки! – Он глядел на шинель. – Кержаки мы, староверы то есть. – Форма явно произвела на него впечатление.

– Мы живем тихо, – бормотал старик. – Общиной живем. Ваши грехи замаливаем.

Старик взмахнул стеганым рукавом.

– Во-о-н, на взгорке, влево от эстакады, видишь? Пять домов. Это самое и есть.

– Так, – сказал Кольчиков. – Значится, соседи. И сразу все посмотрели вдаль.

Над штабелями, над лаковой черепицей бараков протекала иично-белая струя заката. Побежали с пригорка сизые полосы. Влево от эстакады, окрашивая снег, тускло дрогнула горстка огней.

– Ишь ты, – дернул Федя уголком рта. – А я все думал, что это за хуторок такой? А тут вон что...

– Мы староверы! – сказал кержак. Он сказал это рвущимся голосом, заглатывая воздух. – Вы здеся без году неделя, а вон тот, крайний, домишко еще мой отец, Антонин Селиверстов, в расколе рубил. Тихую жизню сыскать думал, царство ему небесное.

Он ухватил негнущимися пальцами бороду, опустил глаза – погасил нестерпимый их блеск. Он казался невозмутимым, лишь на левой щеке отчетливо бился желвачок.

– Были времена! – негромко выдохнул он. – Были... Была Мирская тропа!

И словно озяб Кешка. И, покосившись на него, нахмурился Федя, шагнул к старику.

– Была, да прошла! – сказал он. – Какая еще тропа? Ты мне на мозги не капай, ты мне, папаша, толком скажи: чего ты хочешь? А? Дай срок, еще до твоего хуторка доберемся!

– А мы не варнаки какие-нибудь, – вздыбил бороду старик. – Нас знают... Да чего тут далеко ходить? Эвон внучек мой кровный, Кеша, сидит, дымит табачищем. Ты что ж, Иннокентий, ровно язык проглотил? Деда признавать не хочешь?

Теперь в центре внимания оказался Кешка; багровые отсветы двигались на его скулах. Ребята глядели на Кешку с недоумением, словно бы видели впервые. Да его и в самом деле таким еще не видел никто.

Кешка молчал, помаргивал. Поперек лба набрякла и разветвилась жила. Упрямое ожесточение сквозило в каждой черточке острого, веснушчатого лица.

– Молчишь, паскуденок! – сказал кержак. – Веру опоганил, из дому убег... Ну-ну!

Кешка молчал.

Старик скинул шапку, размашисто – до земли – поклонился лесорубам. Хитрый таежный леший, он снова стал добродушен и не проницаем! Даже улыбку изобразил.

– Ежели чего не так, не обессудьте. Мы по-простому. А только гибнет тайга. И вера отцовская рушится... Ну, бывайте! – И он махнул спутнице:–Пошли, баба!

И оба зашагали – он впереди, она, поотстав слегка, к огням на взгорке. Огни подрагивали, шевелились. Они казались мохнатыми и живыми. Теперь они напоминали шмелиное гнездо.