Рай без памяти

  • В закладки
  • Вставить в блог

— Стал другим? — Зернов прищурился с откровенной злобой. — А надо знать точно. Даже малейшего просчета здесь нельзя допустить. Этот Этьен — биологическое повторение того. Больше мы ничего не знаем.

— Какой же вывод?

— Создать законсервированную резервную типографию. И с одним непременным условием: Этьен знать не должен.

О предстоящем экзамене, обещанном мне Корсоном Бойлом, мы так и не поговорили.

Экзамен

Город обычно просыпался уже в три утра, в четыре открывались лавчонки помельче, в пять — двери больших магазинов и ворота заводов, а в шесть собиралась в своих канцеляриях вся конторская братия. Дежурный портье поднял меня в четыре утра, когда Мартин еще не вернулся из ночной смены, а Зернов с Толькой мирно посапывали в своих постелях.

— Звонили из продполиции, — почтительно склонился портье. — Предупредили, что в пять за вами пришлют экипаж.

В пять я, потягиваясь и зевая, вышел на улицу. Экипаж подъехал почти одновременно — открытый кузов легковой автомашины, запряженный парой рослых и упитанных лошадей с расчесанными гривами. Вместо обрезанного радиатора торчал самодельный облучок-модерн из полых алюминиевых трубок с губчатой подушкой, на которой восседал «бык» в сером мундире с выцветшим желтым шитьем. В лучшие времена оно было золотым, но и здесь мундиры изнашивались скорее, чем люди. Более импозантный галунщик — очевидно, мой телохранитель или конвойный — сидел в машине.

Он подвинулся, пропустив меня, и за весь получасовой наш путь по городу не произнес ни слова. Меня его молчание вполне устраивало, позволяя в одиночку наслаждаться утренней прогулкой по городу. Лошади постукивали по каменной брусчатке, бич кучера-галун щи на привычно посвистывал, а Город, удивительный и все еще до конца не понятый, изменяясь на каждом углу, знакомо бежал навстречу. Я сказал «знакомо», и тем не менее они все еще ошеломляли, эти углы, стыни и переходы, когда тихая провинциальная французская улочка с полуподвальными лавчонками-погребками и распухшими от сидячей жизни консьержками вдруг устремлялась к небу бетонно-стеклянным вакуумом небоскребов с матовыми от пыли окнами всех этажей до крыш и огромными, в два человеческих роста витринами. Разинув рот, вы так и не закрывали его, потому что небоскребная высь тотчас же сменялась одноэтажной Америкой без тротуаров, но с неизменной драг-содой и механическими бильярдными, а та, в свою очередь, сворачивала на древнюю парижскую набережную с лотками цветочниц и. фруктовщиков...

Управление продполиции помещалось в первых двух этажах двадцатиэтажного здания, вытянувшегося по всему кварталу, дощечка на углу которого извещала, что это Четырнадцатый блок Американского сектора. То был действительно блок, гигантский металло-стеклянный куб, жилой только в первых двух этажах и мертвый в остальных, где лежала многослойная пыль и жили привидения, если их догадались синтезировать наши «всадники ниоткуда». Мимо неподвижных постовых меня провели во второй этаж в большую светлую номнату, нечто вроде спортивного зала с тиром и гимнастическими снарядами, с плоскими матами на полу

и скамьями по стенам. За единственным столом с голой пластмассовой крышкой сидели трое, судя по нашивкам, высших полицейских чинов. Все они были на одно лицо: одинаково сухи, морщинисты и выбриты до припудренной синевы на запавших щеках.

— Мсье Ано? — спросил меня по-французски страж в центре. — Будем говорить на вашем родном языке?

— Предпочитаю английский, сэр.

— Садитесь.

— Пригласите тренинг-экспертов, — сказал конвоиру старший экзаменатор — я мысленно назвал его старшим, судя по занимаемому им центральному месту.

Конвоир исчез и впустил троих парней, голых по пояс, в серых тренировочных брюках. В наиболее крупном и мускулистом я узнал Шнелля. Он тоже меня узнал, но только глаза его усмехнулись — лицо оставалось каменным.

— Вы занимались гимнастикой? — спросил меня старший экзаменатор и, не дожидаясь ответа, добавил: — Попробуйте турник и коня.

Я несколько раз подтянулся на перекладине и сделал пять-шесть махов на коне. Махи получились менее неуклюжими, чем эксперимент на перекладине.

— Три, — сказал Шнелль.

— Четыре, — в один голос откликнулись его спутники.

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены