Про глиняную свистульку, красного петуха и русский Север

Андрей Никитин| опубликовано в номере №982, апрель 1968
  • В закладки
  • Вставить в блог

Наверное, каждый из нас счет своей жизни ведет не по годам метрического свидетельства, а по каким-то своим особым периодам, каждый из которых, в свою очередь, отмечен важным для этого человека событием. Один из таких периодов у меня начался двенадцать лет назад, когда я впервые увидел Вологду — деревянную столицу Севера. Но память о ней связана не с вологодскими кружевами, не с берестяными туесочками с розовой фольгой под прорезью, а с маленькой глиняной свистулькой, которую я поднял на берегу реки — под тем же обрывом, где и ребятишки и археологи находят обломки стеклянных витых браслетов, доказывающих древнее происхождение этого города.

Глиняная свистулька — «утица» — была старой. С выцветшими полосами краски, с простым зажимом пальцами вместо головы, она живо напомнила те свистульки, что в довоенном детстве моем развозили по деревням старьевщики к великой радости ребятишек, получавших эти сокровища в обмен на старые тряпки.

Так в мои руки попал один из раритетов — старая каргопольская игрушка, которой в бывалые времена торговали на веселых ярмарках по всей России наравне с расписными деревянными ложками, ендовами и мисками Хохломы, с палехскими и мстерскими иконками, с богородской деревянной игрушкой...

Современных «внуков и правнуков» утицы я встретил много позднее, когда начал отправляться все дальше на Север — за Вологду, на Каргопольщину, в Карелию, и во время этих путешествий познакомился не только с людьми Севера, но и с ленинградцами и москвичами — такими же одержимыми стариной, как и я. Вместо того чтобы отдыхать на юге, они проводили свои отпуска на разбитых архангельских и вологодских дорогах, собирая, спасая от забвения и разрушения остатки того драгоценного художественного наследия, которое называется «прикладным» народным искусством.

Я благодарен этим людям — художникам, архитекторам, физикам, инженерам, — которые и мне помогли открыть красоту и величие родной земли, открыли мне мою собственную культуру — богатейшую, самобытную и неповторимую...

Весну на Север «приносят» Утки и гуси. Моя утица вместе с Севером принесла мне домотканое полотенце, расшитое сложным колдовством узора, ведущим свое происхождение из глубин тысячелетий, и красными петухами, которые здесь называются «дива». Его подарила мне, вытащив из окованного железом сундука, хозяйка моя Анисья Николаевна, у которой я жил целую неделю в глухой и заброшенной деревеньке Щелье, которую и на карте не найти. Я ходил по окрестным деревням, фотографировал браные узоры на концах полотенец, подолах старинных юбок, еще сохранившихся, как у Анисьи, в сундуках, резные и крашеные лопатки прялок, расписные фронтоны домов и объяснял.

Я объяснял, почему собираются москвичи за сотни верст в комариную глушь, чтобы увидеть, сфотографировать, зарисовать узоры старых вышивок; я объяснял, какое богатство, какую красоту держат в своих руках местные жители, как надо беречь ее, а не рвать на тряпки только потому, что молодежь чурается всего этого, стыдится надеть платье, по которому «сходят с ума» и художники и просто современные модницы...

* * *

Меньше всего я хочу плакать и посыпать главу свою пеплом. В нашей периодической и художественной печати «плачи» стали явлением обычным со времен Ярославны. Я просто хочу подвергнуть анализу создавшееся положение и посмотреть, что можно сделать.

Термин «культура» включает в себя целый ряд понятий: язык, литературную и художественную традицию, традицию строительную — архитектуру, наконец, комплекс предметов быта — хозяйственную утварь, орудия труда, национальный костюм. Наконец, самое живое проявление «гения народного» — слово! Ни народные песни, ни сказки никогда не устареют. Залог тому не сокращение, а рост коллективов, как профессиональных, тан и самодеятельных, триумфальные выступления народных ансамблей песен и плясок, многочисленные издания и переиздания памятников фольклора.

А культура материальная? Утварь, костюм, посуда? Может быть, здесь я не прав и общеевропейская мода окончательно упразднила необходимость национального колорита?

Таи утверждать было бы неверно.

Конечно, лапти с опорками, или домотканый армяк, или смазные сапоги, плисовые кафтаны навсегда ушли в прошлое. Но разве устарели вышивки? Или цветастые сарафаны? Или цветные вязаные чулки? Прибалтика сохранила и — что еще важнее — возродила национальный костюм, украшения, общие типы которых имеют уже солидную историю; украинская вышитая рубашка, белая гуцульская свитка, пестрые, яркие костюмы среднеазиатских республик — вне моды! И так обстоит дело везде, где нашлись энтузиасты, взявшие дело возрождения и пропаганды в свои руки, обратились к народным традициям...

Но при чем здесь Север, и почему именно он, а не Центр или Сибирь?

Основным хранителем всякого народного творчества, как правило, была деревня. Стабильность быта ее, сохранение традиций, прочность их объясняются неизменностью самого деревенского «производства», производственным «стереотипом», бесконечно возобновлявшимся. Поэтому именно здесь, в деревнях, могли дожить до недавнего времени былины о богатырях, звучали песни о грозном царе Иване Васильевиче, бытовал национальный русский костюм и разнообразное затейливое народное художество. Подчеркиваю — до недавнего времени, до тех пор, пока сохранялся в общих чертах тот производственный стереотип «деревни — мира», который все это породил.

На русском Севере, на землях древней новгородской колонизации, этот деревенский «мир» дожил до начала нашего века в силу совершенно исключительных обстоятельств: Север не знал ни татарского ига, ни польско-литовской интервенции, ни наполеоновских войн. Север не знал крепостной зависимости, чересполосицы и соседства с промышленными центрами. Поэтому до сих пор тянутся сюда и этнографы, и художники, и писатели, и просто собиратели, чтобы спасти, сохранить и старые сарафаны, и юбки с браным узором, и полотенца с петухами, и подзоры, и плетеные кузова, и пестери, и игрушку каргопольскую, которой раньше занимались целые деревни, а теперь лепит одна бабка Ульяна в Гриневе по заказу заезжих москвичей...

* * *

«Где же это русское народное искусство? — недоумевая, спросит читатель. — Где оно?»

В самом деле, где? Я знаю, где можно увидеть и даже купить произведения народного искусства Литвы, Латвии и Эстонии, Украины и Молдавии, Грузии и Узбекистана. В магазинах сувениров, в магазинах Художественного фонда, не выезжая из Москвы, можно купить дагестанскую, украинскую и прибалтийскую керамику, чеканку и вышивки. Правда, редко бывает вятская игрушка, деревянная Хохлома, баснословно дорогой Палех. Здесь я не хотел бы уходить в сторону и вести разговор о подделке «под народное искусство», о нарочитом производстве на город, хотя такая тема,

видимо, заслуживает рассмотрения.

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены

в этом номере

Белые балахоны

Отрывок из романа. Окончание. Начало см. «Смена» № 7.