Сериков заступил на вахту с ноля. Ночь была теплая, тусклая; июль догорал. Стоя у пульта, Сериков привычно вслушивался в затихающий стук сапог по трапу, ощущая легкие, едва уловимые толчки, которыми отзывалась буровая на торопливые шаги верхового. Наконец, толчки прекратились — Мишин добрался до своего поста. Пора.

— А вахта ничего начинается — с дела, — сказал Сериков своему помбуру. — Вот и каротажники уехали, значит, испытаниям конец. Скоро освоенцам скважину отдадим...

Помбур промолчал. Странный паренек, этот Толя Оппенгейм, глаза насмешливые.

— Пора!

Дрогнул, рванулся вверх элеватор, накренилась свеча и стала вдруг невесомой. Для Миши-

на. Теперь всю ее тяжесть Сериков на себя принял. На кронблок, конечно, но кажется, будто на себя. Поднял немного. Давай, Толя. Даю. Оппенгейм ловко придержал раскачивающийся конец свечи; лязгнули челюсти автоматического ключа. Вниз элеватор идет со свистом. Впрочем, так тоже только кажется. Нормальная скорость. Муфта замирает над самыми клиньями. Обычное дело — спуск инструмента на проработку скважины. Еще свеча. Еще...

Оппенгейм глянул на Серикова и ухмыльнулся. Ну, раздухарился. Ас бурения. Кстати, так и назвал его Усольцев, когда сообщил, что в китаевскую бригаду едет новый бурильщик. Ас? «Старички» тогда зашевелились: можно сказать, основоположники бригады, огонь и воду прошли, медные трубы уже почти что рядом и тут — на тебе! — ас. Но пришлось потесниться. Новая свеча повисла над устьем. Сомкнулись челюсти, разжались; ключ откатился назад. Сериков подошел к нему, присмотрелся, покачал головой.

— Гуляет челюсть. Сколько раз я просил Мироныча, чтобы просверлили: застраховать можно было бы...

«Любишь ты поканючить, — подумал Оппенгейм беззлобно. — Хотя и ас».

— Да он раз десять об этом базу просил.

— Просил, просил, — сказал Сериков сварливым голосом. — Надо было допроситься.

Продолжая что-то бормотать, он отошел к пульту. Элеватор снова рванулся вверх.

В своей прежней бригаде, в Отрадном, Сериков проработал шестнадцать лет и хорошо представлял, как трудно новому человеку войти в сложившийся коллектив. Но он верил в себя и привык быть первым. Правда, в китаевской бригаде были по крайней мере еще два бурильщика, которые привыкли к тому же. С ними, с Сухоруковым и Метрусенко, ему было сложнее всего.

Но, пожалуй, и интереснее.

Спуск шел нормально, свеча за свечой. Темп взяли отменный; становилось жарко.

— А Ромка Юсупов с Китаевым сейчас уже в Берлине, — сказал Оппенгейм.

— Ага. Завтра фестиваль открывается... И сегодня там есть что посмотреть.

— Да спят они, поди.

Но они не спали.

В Берлине был только десятый час вечера; Рафат Юсупов, комсорг бригады, которого все на Самотлоре звали Ромкой, и Виктор Китаев, буровой мастер, бродили по вечернему городу, толковали обо всем, но больше почему-то о работе. Так уж у нас повелось: о деле своем говорить мы можем без конца.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.