Третьи сутки идёт наш поезд. Далеко позади, за тысячу километров, остались шуметь в подмосковных лесках осенние дожди. Мелькающие составы товарняков уже несут нам навстречу белый уральский снежок. А земля всё плывёт и плывёт за окном вагона, и, кажется, нет ей конца и края. Тучи, гонимые ветром, спешат на запад, и от них по изломам гор скользят мягкие тени. Временами сквозь разрывы туч проступает холодноватый хрусталь неба, и тогда на дальних хребтинах вспыхивают и горят золотые гребешки уральских лесов.

В дальней дороге как-то особенно, всем сердцем, чувствуется безбрежность нашей великой Родины. Сейчас она обступает нас горами в тяжёлых шубах лесов, а то вдруг раскинет по сторонам свои просторы с высокими дымами заводов, с терриконами шахт и бескрайними полями в осколках синих-синих озёр.

- Родная земля! Моя земля! - говорит каждый из нас. И, проносясь по уральским просторам, мы думаем о жизни, о счастье. Мы можем сойти сейчас на любой станции, заглянуть в любой дом, и нас встретят, как родных, будут называть товарищами...

Наконец перед нами молодой шахтёрский город, рождённый всего лишь год назад. Мы открываем дверь горкома комсомола и говорим:

- Добрый день!

Девушка встаёт нам навстречу, улыбается и отвечает на наше приветствие:

- Здравствуйте, товарищи!

И я уже знаю, что мой рассказ будет о ней.

У неё круглое лицо старшеклассницы, короткий, вздёрнутый нос и светлые сосредоточенные глаза.

- Кузнецова, из комсомола! - говорит она в телефонную трубку. - Попросите, пожалуйста, Шакурову... Галя? Куда вы уходите из ЦЭММ?

На 18-бисовую? - Каштановые брови чуть-чуть сдвигаются, становятся жестковатыми. Между ними ложится и тоненько вздрагивает упрямая складка. Лицо кажется строже, решительней. К такому лицу очень идёт чёрная форменка с синей окантовкой на рукавах и петлицах, с бронзовыми, до блеска начищенными пуговицами. - Ведь мы вас растить думаем, Галя! - говорит Кузнецова. - Приказ? - спрашивает она, строже сдвигая брови. - Это хорошо, что ещё не подписан. А вы сами? Хотите остаться? Вот и оставайтесь, работайте. А с начальством решать будем мы. И не позволим бросаться комсомольскими кадрами! Что? Это решим на месте. Завтра буду у вас.

- «Растить», «решать», - честное слово, отличные слова, - говорю я вслух.

Девушка вспыхнула, улыбнулась и посмотрела на меня внимательными глазами, нет ли здесь какого-либо подвоха. Но, убедившись, что нет, ответила:

- Да, слова неплохие...

Открылась дверь - и на пороге появился невысокий парень в громоздком брезентовом костюме и резиновых сапогах.

- Здравствуйте, Зоя! - сказал он, не решаясь войти.

- А, Ваня! Проходи, пожалуйста, - весело отозвалась Кузнецова. Парень замялся, показывая на сапоги, на костюм: грязи, мол, нанесу. - Нет, ты уж не прилаживайся у вешалки, давай сюда, к столу, - потребовала секретарь горкома.

И Ваня, гремя брезентовой спецовкой, двинулся вглубь комнаты и присел у стола на краешке стула.

Связист Ваня Маркин - член городского комитета комсомола - сегодня должен приступить к выполнению очень важного задания. На очередном пленуме горкома партии будет обсуждаться вопрос о том, как городские партийные организации руководят комсомолом. В подготовке этого вопроса должен участвовать и Ваня Маркин. По этому делу его и вызвали сегодня в горком партии. Но, прежде чем явиться туда, он по пути заглянул к своему комсомольскому секретарю.

- Вот какой вопрос, - Зоя сдвинула брови. - Что с молодожёнами? Разошлись? Думаешь, окончательно?

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.