Политсуд

— Прошу встать — суд идет! Суд пришел. Судьи, важные и строгие, встречая глаза знакомых, устремленные на них, пытались быть еще серьезнее, но не могли — улыбка все время рвала рот.

Приступили к слушанию.

Обвинительный акт гласил..

«Тысяча девятьсот... политический суд в составе председателя Фрола Семеновича Гладкова и заседателей таких-то и таких-то, в присутствии сторон: обвинения — Максимова Ан-типа Михайловича, защиты — Григория Никольского — слушало дело по обвинению комсомола, в лице Андрея Пивоварова. Сущность обвинения такова:

1. Что комсомол не принимает всю молодежь, а только рабочую.

2. Что комсомол портит семью своим влиянием на молодежь.

3. Что комсомол воспитывает безбожников, чем отрывает людей от чистой веры.

4. Что комсомол принимает участие во всех мероприятиях коммунистической партии».

Андрюшка, как бы придавленный всеми этими ужасными обвинениями, опустил глаза вниз.

В публике поднялся шопот. Некоторые начали понимать, что политсуд имеет некоторую разницу с на-стоящим судом, а публика постарше большей частью радовалась, что так резко ставились обвинения.

Приступили к опросу свидетелей.

Шурка Збойлева в своих показаниях как дважды два доказала, что комсомол воспитывает безбожников, так как раньше она всегда ходила в церковь, а с тех пор, как вступила в комсомол, перестала посещать храм божий.

Но самое отчаянное было показание свидетеля Мотьки Поздякова — о порче комсомолом семьи.

Публика уже сочувственно глядела на Андрюшку, ибо у многих была старушечья жалость.

Приступили к прениям сторон.

Максимов умел говорить, а тут еще, когда речь ему была приготовлена, так сказал, что прямо страшно. Обвиняемый поднял голову,ту самую, на которую сыпались грозные улики всех четырех пунктов обвинения.

Защитник призывал к милосердию, — но разве может быть милосердие к подобным преступникам?

И минута наступила.

Андрюшка начал свое последнее слово. Начал он так:

— Граждане судьи и вся публика.