Я отскочил в сторону и глянул на пол. Думал, змея. От страха сердце в пятки ушло. А Махмуре говорит:
- Куда наступаешь? Я только что вымыла пол горячей водой с содой. Разве можно его топтать?
- Хорошо, но что же делать?
- Ждать, когда просохнет.
Я шагнул к двери, хотел выйти на кухню. Вдруг Махмуре как заголосит:
- Ах, что он делает! Что он де - ла - а - а - ет!
- Что я делаю, Махмуре?
- Он еще спрашивает!... Схватился мокрыми руками за дверь и еще спрашивает!
Я вынул из кармана пижамы платок и хотел обтереть им руки. Но тут опять вопль:
- Ах, мне дурно!
- Что еще стряслось, Махмуре?
- Кто же вытирает руки белоснежным батистовым платком? Дай сюда, брошу в корыто с известью!
- Милая, да ты строже, чем цензура!...
Жена взяла из моих рук платок белым клочком бумаги. Я подошел к дивану и сел.
- Ах, помял!... Ах, испортил! Испортил! - закричала Махмуре и оттащила меня от дивана. - Разве ты слепой? Я только вчера стирала дорожки, крахмалила, гладила...
Понурив голову, я сел на деревянную табуретку и, боясь шевельнуться, сложил руки на коленях. А Махмуре опять бросилась к швейной машинке, и снова стены комнаты задрожали от грохота. Простите за откровенность, я не смел даже выйти в туалет. В ушах у меня звенел голос Махмуре: «Сто - о - о - й!... Куда?... Ох!... Ах!...»
Наконец Махмуре отложила шитье в сторону и накрыла стол для завтрака. Ах, это было чудо! Такого изящества, такой красоты я не видел еще никогда. Стаканы, ложки, ножи слепили глаза, скатерть сверкала белизной. Мы сели друг против друга. Я взял ломтик жареного хлеба и стал намазывать его маслом.
Вдруг опять возглас:
- Ах, уронил, уронил!...
- Что уронил?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.