Поезд подходил к Новороссийску. За окнами вставали невысокие холмы, тянулись заросли колючих темно-рыжих кустарников. Потом показались присыпанные цементной пылью разноцветные домики новороссийской окраины. Мощные строительные краны обступали корпуса многоэтажных жилых домов, еще не подведенных под крышу. На запасных путях стоял товарный порожняк с надписями, выведенными белой краской: «Цемент», «Цемент...»
Разумеется, мы подъезжали к Новороссийску не тем путем, каким 30 лет назад подбрасывались в город воинские пополнения и боеприпасы. Железнодорожный узел и вокзал были тогда в руках у немцев. А снабжение осуществлялось морем, за много километров от железнодорожного узла. Каждый вечер в маленьком курортном Геленджике собирался длинный караван судов, чтобы с наступлением темноты тронуться в опасный рейс к крохотному клочку новороссийской территории, захваченной десантом майора Куникова в феврале 1943 года. Оперативный этот плацдарм, расширенный впоследствии до 25 квадратных километров, вошел в историю войны под именем славной Малой земли. А со стороны суши после наступления темноты, тоже рискуя головой, можно было добраться на машинах с погашенными фарами до цементного завода «Октябри. У его стен тогда обрывалось туапсинское шоссе. Дальше дороги не было. Сразу за стенами завода щетинился пулеметами и минометами передний край немецкой обороны.
- Энергичные и расторопные девушки-проводницы, чем-то удивительно напоминавшие военных девчат-регулировщиц и, наверное, привыкшие встречать и провожать в своем поезде ветеранов Новороссийской битвы, пожелали мне счастливого пути. Я вступил под своды новороссийского вокзала, где на тюках и чемоданах сидели транзитные пассажиры, в круглых зеленых кадках пылились пальмы и у газетного киоска выстроилась длинная очередь за «Правдой» и «Известиями».
Само здание вокзала мне памятно еще со времени войны. Впрочем, в Новороссийске нет, кажется, такого дома, улицы, причала, пристани, с которыми бы не связывались какие-то волнующие военные воспоминания.
Конечно, с тех пор вокзал и перестраивался, и реконструировался, и ремонтировался. Но я - то хорошо помню, что мы, армейские журналисты, пришли сюда в день освобождения города сфотографировать обгорелый и полуразрушенный остов здания. В разгар боев, когда большая часть Новороссийска еще находилась в руках противника, на крыше вокзала уже развевался советский военно-морской флаг. Выполняя партийное поручение, его поднял там старшина 2-й статьи Владимир Сморжевский. Я давно знал этого долговязого, отчаянно-смелого и веселого моряка-одессита, имя которого выбито теперь на фронтоне вокзала, писал о нем в армейской газете «Знамя Родины» после куниковского десанта и, случайно столкнувшись с ним на пепелище одной из городских улиц в день освобождения Новороссийска, попросил рассказать, как, спрятав под тельняшкой полотнищ», он пробирался в здание вокзала.
Сморжевский охотно пообещал, но только не сейчас, а в следующий раз. Дружески помахав на прощание рукой - дескать, до новой встречи, привет! - он прошел мимо своей великолепной морской походочкой, враскачку. Увы, тогда я не предполагал, что больше никогда его не встречу. Вскоре я узнал, что Сморжевский погиб в Керчи от пули немецкого снайпера, когда собирался повторить свой подвиг.
И вот теперь мне представилась возможность пройти (но только в обратном порядке) путь Владимира Сморжевского от вокзала до Лесной пристани. Там в сентябре 1943 года, в час решающего штурма Новороссийска, он высаживался на берег в составе роты автоматчиков 393-го отдельного батальона морской пехоты. Знаменитого батальона! Ядро его составляли куниковцы, отличившиеся еще в боях на Малой земле. А рота автоматчиков шла в голове батальона. Следуя вплотную за огневым валом нашей артиллерии, автоматчики первыми высаживались в Новороссийске. Это был точный расчет: успеть сойти на берег и закрепиться, пока немцы еще ошеломлены, оглушены, подавлены артиллерийским налетом небывалой мощи. И действительно, при высадке с морского охотника рота не встретила сопротивления.
Однако попытка продвинуться вглубь едва не сорвалась в самом начале. Район Лесной пристани был густо заминирован.
Наверное, для сотни автоматчиков этот момент был одним из самых драматических, хотя в ходе шестидневных боев за Новороссийск в какие только суровые и опаснейшие переделки не попадали люди.
Командир роты автоматчиков капитан-лейтенант Александр Васильевич Райкунов, расхаживая по номеру новороссийской гостиницы, рассказывал мне через много лет о броске на Лесную пристань так живо и темпераментно, как будто бы это событие случилось только вчера, а может быть, даже сегодня утром:
- Лежу и думаю: вот-вот начнет светать. Тогда немцы всех запросто покосят. А если скомандовать: «Вперед!».. Куда! На минное поле! Мои же автоматчики назовут меня мерзавцем. И будут правы. Значит, нужно действовать личным примером. Слева от меня лежит Леша Гершман. Справа - мой друг Мангушев Анатолий. Шепчу им: «Пошли, ребята! За мной!» А сам поднимаюсь. Дальше проволочные заграждения. Осторожно нажимаю. Не минированы. Можно двигаться. Иду. А сзади слышу голоса: «Ну, командир прошел». «Полундра, братва».
Райкунов постучал пальцем по циферблату ручных часов:
- Все это я вам гораздо дольше рассказывал, чем тогда получилось. Тогда решали мгновения.
В седьмом часу утра автоматчики Райкунова с боем пробились к вокзалу. Вот тогда в самый разгар штурма Сморжевский поднялся на крышу с флагом. Этот флаг увидели в разных концах города. Всюду, где кипел жаркий бой. Флаг над вокзалом воодушевлял людей. Райкунов дал радиограмму командиру батальона Ботылеву, который в западном районе порта закрепился в здании клуба торговых моряков. Райкунов был в отличном настроении, шутил: «Когда освободишься, приходи ко мне на чашку чая».
Но до чашки чая, ох, как еще было далеко.
Заняв вокзал и элеватор, потом здание школы, ударная группа Райкунова вынуждена была перейти к обороне. Продвинуться дальше не хватило сил. А немцы усиливали нажим. Шесть суток Райкунов дрался в полном окружении. Связь с командованием прекратилась: вышла из строя рация. На третьи сутки кончились продукты, иссякла вода. Тем временем неприятельские атаки следовали одна за другой. Немецкая противотанковая пушка била в упор по окнам школы. Оставшиеся в живых спускали раненых в подвал на канатах. И смертельно раненный в живот автоматчик Коля Забелин (он все спрашивал: «Ребята, я ведь умираю! Зачем обманываете!»), собрав последние силы, вдруг запел: «Напрасно старушка ждет сына домой...»
В день освобождения Новороссийска командующий Северо-Кавказским фронтом генерал-полковник И. Е. Петров, просматривая наградные листы, сказал: «Каждого, кто дрался на вокзале, можно назвать героем. Вычеркните из наградных листов медали. В этом списке я хочу видеть только ордена».
Когда по свежим следам новороссийской битвы мы, газетчики, собирали материалы о подвигах ее участников, мне часто вспоминались эти слова. Героизм стал нормой поведения. И не только в час прорыва десантных катеров в Цемесскую бухту, - прямо в зубы противника, не только в разгар ожесточенных боев у вокзала, у клуба торговых моряков или на выдававшейся далеко в море каменной галерее Каботажной пристани, где высаживался 290-й отдельный полк НКВД. Разве в предшествующие решающему штурму Новороссийска недели и месяцы каждый день обороны цементного завода «Октябрь», - а таких дней было 360 - не требовал от защитников завода беспримерного мужества, стойкости и отваги! А перепаханная снарядами и авиабомбами святая Малая земля! На Большой земле мы всегда с тревогой прислушивались к грозному гулу, напоминавшему гул землетрясения, который доносился сюда с Малой. Это означало, что немцы вновь и вновь предпринимали попытки сбросить десантников в море. Казалось, на этом малом пространстве все живое должно быть сожжено огнем, сметено, уничтожено и раздавлено железом. И все-таки малоземельны выстояли, а затем и сами перешли в наступление. А команды катеров и мотоботов! Скромные в недавнем прошлом рыболовецкие суденышки Черноморского торгового флота теперь каждую ночь отправлялись в опасный рейс к вражескому берегу. Голубой дорогой жизни для тех, кто сражался на Малой земле. Дорогой смерти для самих катерников, потому что редко-редко весь караван благополучно завершал свой рейс.
Об одной встрече с теми, кто бессчетное число раз прошел во время войны по трассе от Геленджика до Новороссийска и обратно, я хочу здесь рассказать.
В день празднования 30-летия освобождения Новороссийска и присвоения ему почетного звания «Город-герой» я сразу же после окончания многотысячного общегородского митинга на стадионе «Труд» отправился на Малую землю. Для всех приезжающих в город, не говорю уже об участниках новороссийской битвы, стало священным долгом побывать здесь.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Рабочие московского автозавода имени ленинского комсомола обсуждают статью Лиины Тарховой «Самое душевное в человеке»