Двое. Их биографии просты и ничем незамечательны. Обыкновенные рабочие, комсомольские биографии. Герои у нас вырастают из рядовых людей, потому что героическими являются самая наша эпоха, наше дело, наш коллектив, воспитывающий и вдохновляющий их. И в подвигах их, в их простых, но дорогих нашей стране жизнях есть много общего. Впрочем общим для них является раньше всего то, что они герои Советского союза, наша гордость. И о них сегодня - первое слово.

Анатолий Ляпидевский и Николай Каманин. Оба они родились в 1908 г. Только Каманин родился в семье меленковского сапожника и с детства трудился вместе с отцом в сапожной артели. А Ляпидевский родился в семье ейского учителя и с детства занимался авиамоделизмом. Впрочем нужда наставила его стать батраком, батрачество воспитало в нем крепкую, пролетарскую волю. Но такова уж природа Советской страны, что и глухие владимирские леса и привольное азовское прибрежье вырастили людей, одинаково преданных своей стране, одинаково способных во имя нее на любой героический поступок. Оба они учились в советской девятилетке. Оба с 1925 г. - в комсомоле. Оба добровольцами вступили в авиацию и успешно прошли Ленинградскую школу летчиков. Оба - примерные пилоты и примерные комсомольцы. И Ляпидевский и Каманин принадлежат к тому отряду передовых, у которых никогда не было аварий. Ночные и высотные полеты в любых условиях, дальние полеты без промежуточных посадок, премии за высокое качество пилотажа - вот отрывки этих простых, полных будничного героизма биографий.

И разве удивительно, что именно эти двое попали в когорту бесстрашных, кого страна выбрала для героического дела спасения челюскинцев? Страна, сконцентрировавшая всю свою волю на том, чтобы вырвать из цепких ледяных оков этот лагерь смелых, должна была послать туда только тех, в ком она была совершенно уверена. Тех, для кого чувство революционного долга было выше всех остальных чувств. Так большевистские революционеры шли на баррикады. Так первые пилоты Советской страны пошли на ледяные баррикады Арктики. Чтобы спасать героев, нужны герои.

Рожденная в волнах, зажатая между наползающими опасными торосами, сотня смельчаков два месяца смотрела в глаза смерти. Холодная и немая, страшная Арктика размозжила «Челюскин» и обступила сотню бесстрашных. Одно слово отчаяния, один жест страха - и мир стал бы свидетелем гигантской трагедии. В этой безжизненной стихии, в этой пустыне холода страх - проклятая чудовищная болезнь, перебрасывающаяся как пожар, как эпидемия, как стадное чувство отчаяния перед неизвестностью. История полярных исследований знает немало случаев, когда смельчаки - одиночки в холодном отчаянии замирали перед неизбежностью смерти, застывали в немой безнадежности, в сознании тупого бессилия... Но вот перед местью ледяного океана оказался спаянный незримыми классовыми нитями коллектив. Сотня людей, среди них женщины и дети, сотня людей оказалась выброшенной на хрупкий ледяной остров, где им предстояло погибать или терпеливо ждать далекой помощи. И занесенные в безбрежье полярного мрака, только что выбравшиеся из - под обломков разнесенного в щепы корабля, они без единого слова страха, точные, дисциплинированные, словно под ними не колеблющаяся ледяная поверхность, а палуба корабля, сошли на лед, сохранив самое главное, что делало их непобедимыми, - мужество.

Что поддержало в них веру в себя, что сохранило в них пылающий костер бодрости, который помог им два месяца, пока трепетали по миру тревожные радиоволны, без тени отчаяния жить, радоваться и бороться? Вера в нашу партию, в наше социалистическое общество. Заброшенные в полярную стихию, они знали, что за каждым их шагом следит полуторастамиллионная страна, что каждый изгиб их опасного рейса запечатлен в сознании целой страны, готовой бросить любые силы на их спасение.

И в тот миг, когда в эфире задрожали первые сигналы тревоги, Советская страна мобилизовала все свои неисчерпаемые ресурсы на спасение героического коллектива. Весь мир, внимание которого было приковано к каждому шагу спасательных экспедиций, с нескрываемым восхищением следил за этой работой, равной которой не знала история. В спасении челюскинцев участвовала вся страна. Самые спасательные работы превратились в величественное соревнование мужества, когда люди, корабли, самолеты, занесенные снежной пургой, сдавленные многобальными океанскими штормами, обледеневшие и не знающие отдыха, рвались на север, туда, к этому островку бесстрашных.

Дорогу комсомолу! Комсомол - шеф наших стальных птиц - должен быть одним из первых в ряду спасательных экспедиций. И комсомол, отвечая на призыв, дает стране своих лучших покорителей воздушной стихии: Ляпидевского и Каманина. Старт героизму дан. На север!

Ляпидевский вышел первым. Он был ближе всех к ледяной республике Шмидта. Один из двух пилотов на мысе Уэллен, один из тех, кто провел много зимних ночей среди чукотских яранг, воздушный страж советских границ, он уже 13 апреля, когда весть о гибели «Челюскина» была принята радиостанцией мыса Уэллен, пытался ринуться на помощь. Это было безнадежное предприятие: пурга и туман застилали путь, слепили летчика. Ругаясь и обзывая погоду самыми неприятными кличками, Ляпидевский не раз под вой урагана выходил к своему запорошенному самолету и вглядывался в белую мглу.

Пугала не своя судьба: Ляпидевский привык рисковать: если дело требовало риска, он, не задумываясь, шел на него. Но какой резон рисковать, когда проигрыш заранее предопределен? Шесть - семь раз взмывали на своих самолетах Ляпидевский и Конкин и всегда с тем же результатом: буран слепил глаза, моторы стопорили, и, теряясь в ледяном безбрежье, пилоты возвращались назад, снова и снова возобновляя свои безуспешные попытки. Внизу гневно метался Хворостянский, без конца пытаясь со своими собаками ворваться в Чукотское море. Но льды дрейфовали, вся огромная ледяная равнина, хрипя, ползла на северо - запад, и умные собаки останавливались как вкопанные перед глухим ледяным штормом.

Из Петропавловска спешил «Сталинград», из Владивостока - «Смоленск». Куканов на мысе Северном тоже не раз пытался подняться на своем восьмиместном «Н - 4» над Полярным морем. От него до лагеря Шмидта было 287 км. От Ляпидевского, с мыса Уэллен, было немногим ближе - 265. Но мечущийся полярный ураган закрыл весь ледяной массив от Уэллена до Северного, впереди лезли в глаза наползающие друг на друга фосфоресцирующие в проблесках полярного утра торосы, - и самолет становился игрушкой в воздушном океане. Хворостянский ушел на Онман и строил там продовольственную базу. 60 собачьих упряжек были наготове. Но что они могли сделать? Собаки метались по берегу, не рискуя пуститься в опасные клокочущие льды. Потом на Онман стали подвозить горючее: запасли на 60 летных часов. От Онмана до лагеря 130 км. Примерно столько же от Ванкарема. Летный час! Но это час пути в море тумана. Бабушкин на своем маленьком самолете «Ш - 2», спасенном с погибающего «Челюскина», тоже не раз пробовал сняться со своего ледяного аэродрома, но на его крохотной машине путь был еще опаснее. Челюскинцы расчистили аэродром, приспособили свой ледяной остров для большого разбега, заботливо охраняли заснеженную пургой машину, напряженно вглядывались в бескрайное сизое небо. Но горизонт был все так же безжизнен и мглист, и приходилось ждать. Долго ли? Никто не знал, а немая Арктика приучила к терпению.

С юга уже шли новые машины. На пароходах и просто по воздуху они подбирались к бухте Провидения. - Советская страна мобилизовала своих могучих воздушных птиц. «Смоленск» вез Молокова, Светогорова, Каманина, по воздушной тропе мчались Доронин и Галышев. Два самолета шли на «Сталинграде», во Владивостоке спешно бункеровался «Совет». Из Хабаровска, пробиваясь через снеговую метель, летел Водопьянов. На Аляске готовились Слепнев и Леваневский. Из Москвы шли два дирижабля и аэросани. Весь мир говорил о челюскинцах и об их спасителях.

Ляпидевского злило безделье. Лагерь - вот он, совсем близко: что значат 265 км для испытанного «АНТ - 4»? Но пурга продолжалась день и ночь, выше вихрили циклонические воздушные потоки, и казалось, что просвета нет и не будет. 3 марта Ляпидевский снова вырвался ввысь и снова вернулся: грязный туман и шторм - воздушное бездорожье... Но циклон уже передвигался на восток, и теперь появилась слабая надежда. Температура опустилась до 40 градусов ниже нуля, а Шмидт сообщал из лагеря, что видимость - 50 километров. И в Уэллене горизонт стал чуть - чуть виднее, а к ночи наступил ровный и спокойный мороз. Все тело ныло от сумасшедшего холода, мороз забирался под меховую одежду, под очки залезали липкие обжигающие льдинки, но зато впереди было ясное небо, а что еще нужно алюминиевой птице? Утром Ляпидевский и Петров, летчик - наблюдатель, бросились к машине:

«Ура, в полет!»

Тяжелый двухмоторный «АНТ - 4» рванул с обледенелого поля, набрал высоту. Ветер шел навстречу, но это был слабый ветер для тысячесильной машины. Миг - и серебряная птица утонула в морозной выси. Курс взят на лагерь!

Лед и лед, впереди пустое безбрежье. Вот ползут навстречу коварные острые торосы. Километры теряются в хаосе однообразно нагроможденных сверкающих глыб. Весь мир кажется замершим, погруженным в нескончаемый сон. Пусто. Ледяная география еще не написана никем. Но вот ясней горизонт занесенного льдом океана, среди пестрых голубых холмов чаще струятся опасные темные полыньи, вот оно - большое шмидтовское разводье! И, отрываясь на секунду от горизонта, улыбаются друг другу Петров и Ляпидевский. Маленькая красная точка взмыла на горизонте. Больше, больше! Плавно снижается птица над горделивым советским флагом. Окруженная льдами, мчится навстречу им эта республика смелых, этот лагерь бесстрашных в океане смерти.

Что - то радостно кричит Петров. Разбери тут! Ниже и ниже... Вот уже видны радостно размахивающие руками челюскинцы. Вот уже ярко горит в полярном, холодном свете огненно - красный флаг, вот кружит внизу маленький ледяной аэродром. Сами сделали! Сами, ломая обледенелыми доками хребты голубых скал, расчистили поле для долгожданного воздушного гостя. Поле, окруженное льдами, полно опасностей для самолетов. Нужны четкий глаз и необыкновенная выдержка. И, рассчитав каждую секунду, мягко спускается Ляпидевский. Разбег 200 метров... Вот крохотная амфибия Бабушкина... Вот та самая трещина, о которой сообщал в своей телеграмме Шмидт и которая вызвала такую тревогу во всем мире...

- Площадка очень мала, - говорит Петров. Ляпидевский кивает головой. В глазах застыло ледяное спокойствие. Два быстрых круга - и самолет совершает посадку «на точность». Плавный спуск, как на московском аэродроме. Три часа спустя весь мир облетает телеграмма:

«Летчик Ляпидевский доставил на мыс Уэллен 10 женщин и 2 детей».

И доставил так бережно, что маленькая, шестимесячная Карина Васильева и трехлетняя Алла Буйке даже не почувствовали спуска. И это несмотря на шесть часов пути в жгучий мороз, несмотря на то, что пришлось снять обледеневшие потные очки и лететь в пыжиковой маске.

Утром 6 - го тревожно встает Ляпидевский и также тревожно смотрит на Петрова. Эфир принес от Шмидта как всегда спокойное, но такое волнующее известие: опять раскрылись разводья, ночью разломан барак, где раньше жили женщины и дети. Треснула пополам кухня. Как вовремя пришла помощь! Но что делать дальше? Лагерь разбился на две половинки. Спокойно, без паники, челюскинцы принялись восстанавливать разрушенное.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.