Я принял пост у склада боеприпасов.

- Гляди в оба! - предупреждает, уходя, разводящий. - Вон туман-то какой! Сам знаешь: граница.

С уходом караула на посту воцаряется необычная тишина. Я прислушиваюсь к своим собственным шагам. Шуршит трава, сбрасывая утреннюю росу. Где-то далеко-далеко кукует кукушка. «Не наша, - думаю я, - заграничная. И что это она так распелась, треклятая?» Но крик птицы не в силах спугнуть застоявшуюся дремоту. Крепость спит. Бодрятся только часовые на постах...

Глаз привычно всматривается в окружающие предметы, различает детали; туман поредел, река Муховец стала как - то ближе и доступно. За туманной дымкой на противоположном берегу выросли спящие громады оборонительных казарм. За ними угадывалась граница. Сквозь туман пробился первый луч солнца и робко лег серебряной зыбкой полоской на воду.

И вдруг огненный смерч разорвал небо! Дрогнула земля. Вдали замер чей - то страшный, захлебнувшийся крик. Пытаюсь понять, что происходит, и не могу. Над головой, тяжело дыша, прошипел снаряд, за ним второй, третий, четвертый... Я бросился на землю. Кажется, подпрыгивает земля...

Я оторвал голову от земли. Горел склад, горели соседние здания. «Что случилось? Что делать? Какое принять решение?»

Среди вороха мыслей отчетливо всплыла одна: «Алешка на острове!» Эта мысль заставила меня приподняться и выглянуть из - за укрытия. За Муховцом горели казармы. Красные отблески пожара ложились на воду кровавыми кругами.

«Горит, - думаю я, - там Алексей, там рота!... Неужели всех накрыло огнем?»

Новая волна придавила меня к земле; перед глазами вырос густой сиреневый куст, заслонивший все остальное. Но это было только мгновение. Небо вдруг стало грязное, земляного цвета. На месте куста образовалась глубокая воронка. Над головой с воем проносятся бомбардировщики. Внутри холодеет, замирает готовый сорваться крик. Одно огромное пожарище полыхает вокруг. «Война! Сомнений больше нет. Война!...» Почему - то вспомнилась мать. Котельничский военком Булатов долго и пристально смотрит на скупые строки материнского заявления. Потом говорит:

- Оба решили? Молодцы!... Хорошо вам вдвоем, а матери - то как?

Снова вертит в руках листок линованой бумаги, как будто сам хочет измерить всю глубину материнских переживаний. Наконец добавляет:

- Мать - то не забывайте, пишите! Трудно ей, небось, обоих отправлять, а отправляет. Мать!

... Гул вражеских бомбардировщиков нарастает. Любопытство берет верх над страхом. Я отрываю голову от земли и вижу самолеты. Они летят на восток. Их преследуют белые разрывы снарядов. С той стороны, где наши казармы, слышится глухое хлопанье зениток. Этот первый признак сопротивления гарнизона крепости придает силы. Пропадает щемящее чувство одиночества...

- Жив, часовой?! - раздается над самым ухом знакомый голос.

Я не верю своим глазам: сержант Максимов и с ним солдаты, которые не успели разойтись по постам, а также снятые с наряда!

- Чего лежишь? Занимай оборону! - крикнул Максимов, ткнув рукой в сторону канавы.

Мы дружно взялись за работу. Сбросив шинели, начали наваливать камни и кирпичи на бруствер окопа, углублять штыками канаву. Молча, как огромный черный жук, ворочался узбек Башаров. Он скуп на слова. Федоров, которого я сменил на посту, меньше и проворнее Башарова. Он уже окопался и, расстелив на бруствере шинель, ждал распоряжений. Лицо у него круглое и бледное. Парень нервно передергивает затвор, волнуется.

- Если убьют... - в который раз начинает он и не может закончить фразу. - Если убьют...

- Если убьют, памятник воздвигнем! - кидает Максимов.

Самый суетливый среди нас маленький кругляш Краснодарец. Он катается, как шар, по канаве и искренне предлагает то одному, то другому:

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.