Союз рабочих и крестьян, если кого-нибудь и касается, то только не его, Самуила, а теория перманентной революции для него такое же частное, как религия, дело.

Никому из нас это не могло нравиться. Мне тем более. Ложась спать, мы обыкновенно заключали колдоговор вытягиваться в виде вычеркнутой из алфавита буквы «i». Самуил же с тех пор стал нарушать это и, разбрасывая руки и ноги, делал из себя «х». Кроме того, мне приходилось ловить тумаки, предназначаемые Самуилом во сне, очевидно, жениху Сарры, а иногда я от прикосновения мокрых губ Самуила к моим просыпался и слушал при этом нежные заклинания...

Лопнуло наконец, мое терпение. Я решился на крайнее средство и перешел спать на пол...

После одного длительного и бурного собрания по возвращении домой я первый обнаружил просунутый под дверь конверт.

Я четко и медленно прочел название нашей улицы, номер дома, имя и фамилию «медведя». Когда я прочел последнюю строчку — от Сарры Марьясис, у всех что-то екнуло.

— Медведь, — крикнул я, — с тебя калым, ты нам сейчас спляшешь.

Самуил протестовал. Он говорил, что в чреве матери ненавидел эти развратные движения. Но мы решили письма не отдавать без выкупа.

Рыжий Ваня и Нюся Хромая вооружились чайником, бутылками от подсолнечного масла. Я взял свой великий гребень на манер губной гармоники, и, дирижируя письмом, мы заставили его под звуки нашего импровизированного оркестра подымать свои пудовые сапоги.

Он плясал как грузовик по изрытой дороге. Он потел, как никогда, на сдельной; просил пощады, но мы были безжалостны.

Лишь тогда, когда преджилтоварищества буйно, как хулиган, застучал в двери, говоря о выселении какой-то теплой компании, и когда медведь с бессмысленным взором, шатаясь, заявил нам о том, что если у него когда и были сомнения насчет шарообразности земли и ее вращения, то сейчас они исчезли, — лишь тогда я вручил ему письмо.

Глаза его блуждали, и, прочтя — «милый и бесконечно любимый Самуил»! — он поперхнулся и передал его мне.

Почерк письма был чрезвычайно ломанный, но я читал легко:

— «Милый и бесконечно любимый Самуил...» — тут я тоже остановился, чтобы посмотреть, какое впечатление эти слова производят на моих слушателей.

Согласившись со всеми на том, что ни одна комсомолка за всю нашу жизнь не обзывала нас так ласково, я продолжал чтение.

Сарра писала о том, что она ошпарила себе руки кипятком, отчего дрожит перо, что ненавистный жених приходит ежедневно и приносит шоколад. Она писала о своем согласии разделить весь жизненный путь Самуила и, если нужно, то она готова мыть полы и стирать грязное белье, чтобы заработать себе на жизнь. Она просила у Самуила разрешения приехать к нему и вырваться из когтей отца, которого назвала вампиром трудящегося класса. Кончалось письмо словами. — «Вся твоя Сару сечка».

— Какое отсутствие мещанства, какая беспредельная преданность трудящимся, какая принципиальная сознательность, — вздыхал рыжий Ваня.

Сам «медведь» ничего не говорил; он протанцовал сверх программы еще какой-то, наверно, африканский танец. Он потрясал письмом, как скальпом, воображаемого противника и кричал: «никогда я этого счастья не выпущу, сейчас же пишу ответ!».

При общей (за исключением меня) зависти он долго ей писал...

Через неделю — конверт с фирменным бланком:

Бакалейно-фруктовая торговля

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.