Когда его призвали на действительную военную службу, попал он в военно-морской флот. В «учебке» освоил специальность радиста. В этом качестве и плавал по морям – Балтика, Черное море.

Странно на первый взгляд, но четыре года службы, да еще на флоте, никак в его творчестве не отразились. Разве что вспомнил о ней, когда отвечал на анкету «Литература и язык», распространенную среди писателей журналом «Вопросы литературы» и напечатанную там же, в июньской книжке 1967 года. Да еще сыграл рыбака Жорку в фильме Э. Бочарова «Какое оно, море» (1964). Да в одном из последних рассказов, «Чужие», привел длинную выписку из старой книжки о том, почему так бесславно погиб русский флот в японской войне, там же рассказал об односельчанине дяде Емельяне, старом моряке, побывавшем даже в плену у японцев (как здорово было удить рыбу с этим дядей Емельяном и слушать его рассказы о жизни). Но даже сознательно «натянув», мы никак не можем отнести рассказ «Чужие» к тематическому ведомству так называемых «морских» или «флотских».

Правда, видимо, заключалась в том, что увиденное на флоте не вышло за отпущенные ему сорок пять лет на первый художественный план, не перевесило иные жизненные наблюдения и факты, волновавшие Шукшина, а писал он всегда о том и снимал то, что его сильнее всего тревожило и беспокоило, что казалось в данную минуту самым необходимым.

Но, не найдя отражения в творчестве, годы службы весьма и весьма много дали ему для жизни, помогли возмужанию его и становлению. Здесь, конечно, и устав, и политзанятия, и физподготовка, и особый ритм жизни – эти уроки службы понятны и общеизвестны. Во-первых, он много читает в это время. («Еще помню библиотеку в Севастополе, служил матросом и ходил в офицерскую библиотеку. И там пожилая библиотекарша – опять чуть не со списком», – рассказывал Шукшин в одном из интервью.) Во-вторых... Только бы предполагать об этих «во-вторых», высказывать их в виде гипотезы, если бы не Мария Сергеевна, мама Василия Макаровича. Она сохранила пожелтевший, ни в одной из весьма неполных, кстати говоря (даже в Ленинской библиотеке!), библиографий творчества Шукшина и работ о нем не числящийся десятый номер «Советского воина» за 1955 год. В этом выпуске журнала помещена подборка материалов о недавних военнослужащих, а ныне – студентах первого курса института кинематографии. В заметке «Решил стать кинорежиссером» со строгой точностью и определенностью, присущей этому известному периодическому изданию, сообщается:

«На палубе стоявшего, на рейде военного корабля шел концерт художественной самодеятельности. Особенно большой успех выпал на долю матроса Василия Шукшина. Он выступал с декламацией, с пляской, играл главную роль в одноактной пьесе». И далее повествуется о том, что мичман посоветовал матросу Шукшину всерьез заняться сценическим искусством. И тот последовал совету. «Скоро ему доверили руководство драмколлективом, и матрос выступил уже не только как исполнитель, но и как режиссер».

Интересно, что скажут после сего сообщения сторонники и пропагандисты, так сказать, «стихийного» решения Шукшина стать режиссером? Он-де и о профессии такой, как и о ВГИКе вообще, до встречи летом 1954-го с неким умудренным студентом Литинститута (куда рискнул тогда зайти) и слыхом не слыхивал.

Все правильно: в Литинститут Шукшин заходил («Была у меня такая тайная мечта»), но, во-первых, прием работ на творческий конкурс уже закончился к тому времени, во-вторых, действительно не было у Шукшина работ опубликованных или хотя бы отпечатанных на машинке. Была лишь тетрадка со стихами и набросками рассказов (что бы мы сейчас отдали за то, чтобы хоть одним глазком заглянуть в эту тетрадку, даже не для анализа, нет, а так, чтобы испытать волнение, которое сродни тому, какое испытываем мы, всматриваясь сквозь музейное стекло в еще робкие – но ведь первые! – пробы пера будущих российских талантов! И ничего удивительного в том нет, что Шукшин, убедившись, что с Литературным институтом вряд ли получится, исподволь (он умел это) «навел» того «умудренного студента» на разговор о ВГИКе и кое-что прояснил для себя. Хоть он и приехал в Москву в солдатском, «сермяк сермяком», но никаким таким, как говорится, «Васей» или «Федей» не был. Напротив, как мы увидим дальше, при поступлении в институты (да-да, именно в институты) он проявил изобретательность и находчивость, достойную самых знаменитых и ловких сказочных персонажей. А пока что приведем свидетельство сросткинского библиотекаря Дарьи Ильиничны Фалеевой:

«Наше внимание он привлек тем, что интересовался литературой по искусству, об актерах, спрашивал книги по кинематографии.

Как-то рассказал о своей мечте:

– Хочу поступить в Московский государственный институт кинематографии.

В то время казалось для нас странным, что живет парень в Сростках, на Алтае, далеко от Москвы, а думает о таком институте...»

«То время – 1952-й – начало 1954 года. «Срочную» Шукшин чуть-чуть не дослужил – по болезни. Однажды в походе его сняли с корабля черным от боли. В госпитале сказали: язва (вот они уже и начали сказываться – полуголодное детство, послевоенные странствия). Хотели под нож – он не дался. Мать только руками всплеснула, когда увидела, каким он домой вернулся. Отпаивала его травами. Вроде отступила хворь, даже в весе прибавил. Выздоровел – потянулся к книгам. Одна из них, «Мартин Иден» Джека Лондона, потрясла, убедила, что. в силах человек, если есть у него великая вера в себя, и труд, беспрерывный и тяжкий, его не пугает, добиться самого, казалось бы, невероятного и недостижимого. Тогда, может, и вспомнился в который раз с детства возлюбленный им некрасовский «Школьник»: «Знай работай да не трусь!» Нет-нет, вовсе не случайно повторял он всю жизнь, как девиз, эту строку из стихотворения. Есть она и в его статье «Монолог на лестнице», есть и в фильме «Калина красная». В фильме вообще почти весь текст «Школьника» звучит, его поет (а это стихотворение Некрасова, как и «Коробейники», давно стало в народе песней) за столом Байкаловых подвыпивший, но, по всему видно, хороший человек, возможно, учитель. И видно, как ему горько и досадно оттого, что вот не дали допеть, а конец-то какой хороший:

Не бездарна та природа, Не погиб еще тот край, Что выводит из народа Столько славных то и знай, – столько добрых, благородных, Сильных любящей душой, Посреди тупых, холодных И напыщенных собой!

Песня в фильме (в сценарии ее нет) возникает не случайно, она как бы подчеркивает иную дорогу, по которой мог пройти и Егор Прокудин...

Мы снова отвлеклись, но таков Шукшин: то, что было жизнью его, волновало и трогало, то и становилось предметом творчества. «Как аукнется, так и откликнется» – гласит народная мудрость. А у Шукшина, особенно в последние годы, было так, по верному наблюдению С. Залыгина: «Велик ли факт или мал, поссорился ли он с вахтером в больнице, или изучил жизнь Степана Разина и по-своему его понял – и то и другое переживалось им как событие творческое, которое не только при некотором усилии может, но попросту уже не может не быть материалом и предметом художественного творчества. Здесь... все требует своего, притом законного места и в творческой и в жизненной биографии художника, все требует его энергии и самой жизни ради своего художественного воплощения».

Книги книгами, а хлеб насущный зарабатывать надо было. Нынешний директор Сросткинской средней школы имени В. М. Шукшина Николай Николаевич Жабин уверял меня, что Василий Макарович стал директором вечерней школы сельской рабочей молодежи (семилетки) уже после получения им аттестата зрелости. Мария Сергеевна и Наталья Макаровна утверждают обратное: до получения. Кто же прав? Думаю, мать и сестра, а Н. Н. Жабин или запамятовал, или очень хочет, чтобы все было «по правилам». А чего тут стесняться и опасаться сейчас? И поныне не все сельские школы укомплектованы учителями с высшим педагогическим образованием, а тогда, в начале пятидесятых? Право, ничего удивительного, что демобилизованный матрос, всем тут хорошо известный и ни в чем худом не замеченный, стал пока что, за неимением лучшей кандидатуры, директором и преподавателем вечерней школы, хотя и не имел еще даже среднего образования. И это пришлось ему весьма кстати и немало дало.

«Одно время, – вспоминал позднее Шукшин, – я был учителем сельской школы для взрослых. Учитель я был, честно говоря, неважнецкий (без специального образования, без опыта), но не могу и теперь забыть, как хорошо, благодарно смотрели на меня наработавшиеся за день парни и девушки, когда мне удавалось рассказать им что-нибудь важное, интересное и интересно (я преподавал русский язык и литературу). Я любил их в такие минуты. И в глубине души не без гордости и счастья верил: вот теперь, в эти минуты, я делаю настоящее, хорошее дело. Жалко, мало у нас в жизни таких минут. Из них составляется счастье».

Оставаться же с семью классами в его планы никак не входило. Еще на службе решил: перво-наперво получу аттестат, а там все пути открыты. Работал в школе и готовился к экзаменам за десятилетку экстерном. Не очень-то в него верили – три класса да за три месяца? – но к экзаменам весной 1953 года все же допустили, скорее всего, из любопытства: всегда и везде найдутся любители «бесплатных спектаклей», заранее, по их мнению, обреченных на провал. Два предмета он сдал, на третьем – математике – срезался. Мрачный уплыл на острова, вернулся поздно вечером. А на крыльце поджидал «приятель-доброхот», один из учителей, самый в него, пожалуй, не верящий, но всячески это неверие скрывающий.

– Запьешь теперь с горя? Бросишь все к чертям? – не то сочувствовал он, не то издевался.

А на экзамене пробовал подсказывать, чертеж подсовывал...

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.