Писатель, актер, режиссер

Один упрек, который иногда предъявляется нашему фильму, беспокоит и, признаюсь, злит меня: говорят, что герой наш примитивен. Не знаю... Я заметил вот что: люди настоящие – самые «простые» (ненавижу это слово!) и высококультурные – во многом схожи. И те и другие не любят, например, болтать попусту, когда дело требует мысли или решительного поступка. Схожи они и в обратном: когда надо, найдут точное, хлесткое слово – вообще мастерски владеют родным языком. Схожи они в том, что природе их противно ханжество и демагогия, они просты, в сущности, как проста сама красота и правда. Ни тем, ни другим нет надобности выдумывать себе личину, они не притворяются, душа их открыта всем ветрам: когда больно, им больно, когда радостно, они тоже этого не скрывают. Я не отстаиваю тут право на бескультурье. Но есть культура и есть культурность. Такая культурность нуждается почему-то в том, чтобы ее поминутно демонстрировали, пялили ее в глаза встречным и поперечным. Тут надо быть осторожным. А то так скоро все тети в красивых пижамах, которые в поездах, в купе, в дело и не в дело суют вам «спасибо» и «пожалуйста» и без конца говорят о Большом театре, тоже станут культурными. Пашка Колокольников не поражает, конечно, интеллектом. Но мы ведь и снимали фильм не о молодом докторе искусствоведческих наук. Мы снимали фильм о шофере второго класса с Чуйского тракта, что на Алтае. Я понимаю, что дело тут не в докторе и не в шофере – в человеке. Вот об этом мы и пеклись – о человеке. И изо всех сил старались, чтобы был он живой, не «киношный». Очень хочется, чтобы зритель наш, заплатив за билет пятьдесят копеек, уходил из кинотеатра не с определенным количеством решенных проблем, насильственно втиснутых ему в голову, а уносил радость от общения с живым человеком.

Что касается вопросов и тех самых «проблем», которые мы «ставили» перед собой, то в фильме, по-моему, все ясно».

Не знаю как кого, а меня это послесловие трогает и убеждает, заставляет смотреть на фильм «Живет такой парень» иными, чем прежде, глазами, и во многом этот новый мой взгляд есть его взгляд.

Фильм действительно насыщен правдой о жизни и при всех веселых поворотах сюжета и смешных порой репликах главного героя серьезен. Это отнюдь не «заявка» на будущее, обещание чего-то значительного впереди, это начало неповторимого шукшинского кино, целой вехи, этапа в отечественном кинематографе, произведение самобытное и спустя многие годы сохраняющее право на жизнь и признание.

Говорят, что Шукшин со временем разочаровался в своем первом авторском фильме, отмахивался от него: мол, больно благополучный. Но благополучие это, как мы видели, чисто внешнее, а настоящее понимание того, что задумал сказать Шукшин и сказал этой своей работой, такое понимание приходит к нам, пожалуй, лишь сейчас...

Раздражение к «такому парню» к концу шестидесятых годов, к тому времени, когда был снят «Ваш сын и брат», начались съемки «Странных людей», Шукшин действительно почувствовал. Но объяснялось оно прежде всего нравственными исканиями художника, резко возросшими его требованиями к себе и своим героям. Фильм «Живет такой парень» стоило делать, заметит Шукшин в статье 1969 года «Нравственность есть Правда», но при этом будет казнить себя за то, что вот не удержался и «подмахнул» Пашке Колокольникову «героический поступок»: тот отводит и бросает с обрыва горящую машину и тем самым предотвращает взрыв на бензохранилище, спасает народное добро. Что здесь сработала проклятая въедливая привычка: много видел подобных «поступков» у других авторов и сам «поступил» так же.

«Тут-то, – пишет Шукшин, – у меня и не вышло разговора с тем парнем, таким же шофером, может быть, как мой герой, с которым – ах, как хотелось! – надо бы поговорить. Случилось, как случается с неумной мамой, когда она берет своего дитятку за руку и уводит со двора, чтобы «уличные» мальчишки не подействовали на него дурно: дитятко исключительное, на «фортепьянах» учится. Мое «дитятко» тоже оказалось исключительным; я сам себя высек. Почаще надо останавливать руку, а то она нарабатывает нехорошую инерцию».

Давайте разберемся. Шукшин, безусловно, прав, размышляя о привычке и инерции в творчестве. Но справедлив ли он в этом конкретном случае, по отношению к первому своему фильму? Разве и вправду он себя «высек»? Разве «исключителен» Пашка Колокольников в том смысле, о котором говорит Шукшин? Нет и нет. Искреннее это «покаяние» все же напраслина, возводимая на самого себя, проистекающая от великого стремления к высшей правде и нравственности. Действительно, такого рода «поступки» сплошь и рядом «подмахивались» и «подмахиваются» иными «творцами» своим героям. Но разве «подмахивает» Шукшин героический акт «такому парню», разве не явствует из характера Пашки Колокольникова, что он не только мог, но и просто не мог не пойти на столь рискованное дело! Потом – вспомните сцены в больнице, девушку-корреспондента с ее стандартными, готовыми понятиями о подвиге и внутренним равнодушием – и после «поступка» Шукшин никак не поднимает своего героя над окружающими, не творит авторскими перстами нимб над его головой. Пашка остается все тем же «таким парнем», и главная его история, конечно же, еще впереди.

«Я часто думаю о своих героях, – рассказывает Леонид Куравлев, – о том, как сложилась их жизнь за экраном... Пашка Колокольников... Женился наконец, две дочки у него, одна уж школу заканчивает, «в невестах»... А сам он поседел, с лысиной, поди, а все еще «такой парень». И зовут его по-прежнему – Пашей. Жена ему досталась добрая (угадал, умница), тихая, а вот дочки – беда! Хозяйки в доме!»

Живет «такой парень»!

1963,1964 и 1965 годы прошли у Василия Макаровича Шукшина под «знаком» кино. Снялся в фильме Л. Кулиджанова «Когда деревья были большими», снял свой собственный фильм – и снова на съемки:

сыграть рыбака Жорку в картине Э. Бочарова «Какое оно, море?».

Этот фильм не очень-то и вспоминается сейчас, но в жизни Шукшина он сыграл немалую роль. Именно на этих съемках он познакомился с актрисой Лидией Федосеевой, будущей своей женой и исполнительницей главных ролей в «Печках-лавочках» и «Калине красной». Ему было уже тридцать пять лет, и что ни говори, а пора уже было обзаводиться и семьей и домом, ввести свою жизнь в более менее размеренную и спокойную колею. Спустя некоторое время молодая семья получила двухкомнатную малогабаритную квартирку в панельном доме в Свиблове (достаточно отдаленный от центра район Москвы), у них родились дочки-погодки Маша и Оля, без меры любимые и холимые «папкой».

Забежим несколько вперед и приведем здесь еще одно из писем Шукшина матери и сестре. Из него при всем прочем хорошо видны те нежные чувства, какие питал Василий Макарович к своим родным и близким, как он постоянно заботился о них (предположительно – конверты не сохранились, а даты Шукшин не проставлял – это письмо датируется ноябрем 1969 года).

«Здравствуйте, дорогие мои!

Пишу вам из Венгрии, из Будапешта. Я здесь в связи со съемками одного фильма. Как актер. Дней на 10.

Дома все, слава богу, хорошо. Дети здоровы, но дают прикурить.

Расскажу про Ольгу, так как вы ее видали, когда она еще не вставала. Посмотрели бы, что она вытворяет сейчас! Носится, вот-вот расшибет головенку. С Маней дерется – не могут разделить игрушки. Та ей не дает, а эта схватит одну и – бежать, только белые волосенки вьются.

Уже начала говорить. Отдельные слова говорит лучше Мани. Маня становится хитренькой, а эта – простодушная, как теленок.

Боятся они только мать, а из меня веревки вьют. Как-то раз стали мы вдвоем с Лидой стыдить Ольгу. Я говорю: «Ты давай с одной стороны, а я с другой. Оля, как тебе не стыдно, почему ты не засыпаешь?!» Стоим, в два голоса пилим ее. Вдруг она из кроватки отчетливо говорит: «Тихо!»