ВОСПОМИНАНИЯМИ А. ШАПОВАЛОВА РЕДАКЦИЯ «СМЕНЫ» ОТКРЫВАЕТ ПЕЧАТАНИЕ ЦИКЛА НАИБОЛЕЕ ЯРКИХ И ХАРАКТЕРНЫХ ВОСПОМИНАНИЙ СТАРЫХ БОЛЬШЕВИКОВ. События, описываемые ниже, относятся к 90 гг. Это были годы первых шагов рабочего движения в России и возникновения революционного марксизма на смену отжившему свое время народничеству. Идейными центрами этого движения были тогда «Петербургский союз борьбы за рабочее дело» - в России и «Группа освобождения труда» - в эмиграции. Знаменитая стачка петербургских ткачей в 1896 году, о которой говорит автор воспоминаний, была подтверждением того, что в России действительно выступает на историческую арену новый класс - пролетариат. А. ШАПОВАЛОВ является одним из первых рабочих - революционеров, о своей жизни рабочего - подпольщика он рассказывает в книгах: «ПО ДОРОГЕ К МАРКСИЗМУ», «В ПОДПОЛЬЕ», «В ИЗГНАНИИ».

ВЫХОДЯ из дому, я принимал, как мне казалось, все меры предосторожности. Я наблюдал, нет ли слежки. Мне казалось, что ее нет, а она была. Последние дни стачки за мной следили очень искусно, шаг за шагом. Но никто не стоял против ворот дома, где я жил, никто не следовал за мной тотчас же по выходе моем из дома. Но я не замечал, что как - раз против ворот дома, где я жил, из окна противоположного дома, из квартиры второго этажа, все время за мной наблюдали агенты охранки. Как только я выходил из дома № 2/4 и, не замечая ничего, шел спокойно, в это же самое время агент - филер выходил на параллельную (с моей Астраханской) Саратовскую улицу и догонял меня или на Финляндском проспекте, если я шел влево, или на Клинической улице, если направлялся направо. Эта слежка за мной была настолько искусна, что я ничего не замечал.

Будучи принужден ежедневно бегать из одной рабочей окраины в другую, я имел обыкновение заходить в трактиры, которых имелось большое количество в Петербурге. В каждом трактире помещение делилось на «дворянскую», или «чистую», и «черную» половины. Половые подавали «пару чая» за 12 и 6 копеек. Этими трактирами я пользовался для устройства свиданий, и даже прокламации иногда удавалось передавать в них. Когда гремела так называемая «машина», фальшиво наигрывая какой - нибудь мотив, совершенно не было слышно, о чем мы говорили.

Однажды к вечеру, когда я на набережной реки Невы, недалеко от Сампсониевского моста, оживленно передавал тон. Шестопалову сведения о ходе стачки, оглянувшись, я вдруг заметил за высокой железной решеткой, на которую я опирался и которая окружала сад и особняк какого - то богача, грязную фигуру переодетого жандарма, который на корточках пробирался между кустов и деревьев, отделявших его от нас, с явным намерением подслушать наш разговор. Местность была здесь довольно пустынная. Прохожих почти не замечалось. Мы все время стояли спиной к решетке, и он, очевидно, рассчитывал нас подслушать.

Его смущение и страх, выразившиеся на его лице, как пойманного на месте преступления, его поза, как подкрадывавшегося к нам человека, его стремительное бегство, когда он понял, что он раскрыт, - все это яснее ясного говорило за то, что этот тип являлся агентом охранки, и не менее красноречиво говорило, что за нами установлено наблюдение.

Дело оборачивалось плохо. Торопливо передав тов. Шестопалову последние сведения и взяв от него целую кипу только что отпечатанных прокламаций, мы разошлись в разные стороны, обещав предупредить всех об обнаруженной слежке и принять все необходимые меры.

Хотя день клонился к вечеру, возвращаться с прокламациями домой было бы безумием. Их необходимо было как можно скорее кому - нибудь сдать, где - нибудь спрятать.

Быстрым ходом направился я в противоположную сторону, к устью Невы, где за широкой в этом месте гладью реки виднеются эллинги Балтийского казенного завода. Я подошел к тоням, где закидывали в воду сети и вытягивали их, наполненные рыбой, при помощи ворота. Сюда же к пристани на яликах по высоким гребням волн возвращались пошабашившие рабочие Балтийского завода. Солнце уже закатилось совсем, гас закат, на одном из последних челнов я заметил среди группы рабочих Петра Виноградова, который, стоя, размахивал руками, и, как видно, по обычаю агитировал. «Эй, Петька, что руками машешь?» - раздался голос с берега. Это один его знакомый кричал. Петька оглянулся и оборвал свою речь. И было во - время: когда ялик врезался в придорожный песок, из - за угла появился конный разъезд казаков.

- Эй, вы, расходитесь, не толпись! - закричал старший городовой, командовавший - отрядом.

- Петя, - говорил я Виноградову, когда мы спрятались от казаков за забор Франко - Русского завода, - дела плохи, за мной слежка. Может сегодня вечером меня арестуют. Вот возьми эти прокламации. Надо их спрятать, а затем передай Фельдшерову или Ильину, или Ладонкину для Новой бумагопрядильни.

- Знаешь, и мои дела неважны, - отвечал мне Виноградов, пряча прокламации здесь же на дворе в куче старых кирпичей, - мне мастер сегодня записал расчет. Буду отживать две недели. «Говори спасибо, - говорит, - что не арестовали тебя. Больно много ты проповедуешь».

Казаки давно проехали; мы вышли опять к тоням. Было пусто. Вечерние тени сгущались. Подошедший М. Паянен рассказывал, что забастовка везде кончается, но что рабочие начинают работу, не чувствуя себя побежденными. Они поняли свои силы и нащупали при помощи «Союза борьбы» тот путь, который должен вывести их на широкую дорогу.

- Если тебя арестуют, - говорил Паянен, - то и со мной случится то же. Прощай, Александр. Теперь вечер, а мне кажется, что мы переживаем утро. Даже мой старый отец говорит, что он не ожидал такой стачки от русских рабочих. Эта стачка для нас, рабочих, начало новой жизни...

Уже в сумерках я переезжал Неву на ялике. Я решил вернуться домой другим путем, через Васильевский остров.

Слушая, как скрипят уключины, как плещутся волны, ударяясь о лодку, о весла, находясь на середине реки, откуда открывалась водная даль на взморье, над которым всходила луна, я испытывал щемящую грусть... Скоро - скоро, думал я, тюрьма, как эта водная мрачная пучина, захватит меня в свои недра, и я может быть больше не увижу вас, товарищи... Но я, простой рабочий, должен считать себя счастливым, что живу в эпоху, когда начинается ломка старого. Пусть арестуют меня! Поднялся он, мститель суровый, и наше дело не пропадет!

Придя домой во втором часу ночи, я заснул тяжелым свинцовым сном. В полусне смутно слышал, как раздался резкий звонок, как толпа охранников ворвалась в комнату, как толстый околоточный схватил меня, в охапку с кровати и поставил в угол с криком: «Стой, не шевелись, мерзавец!» Городовые и агенты начали перерывать комнату. Мать в углу плакала. Брат Павел, 11 лет, вопросительно смотрел и на меня, и на полицию...

- Как ваша фамилия? - спросил жандармский полковник, руководивший обыском.

- Если вы будете меня держать так в углу, в одном белье, и если ваши подчиненные не перестанут меня оскорблять, я не отвечу ни на один ваш вопрос, - сказал я.

- Будьте повежливей с арестованным, - сказал полковник, - а вы, господин Шаповалов, одевайтесь: мы принуждены вас арестовать.

Меня свезли в охранку. Утром, когда совсем рассвело, перевезли в Петропавловскую крепость. Тяжелые двери захлопнулись за мной на два года. Впереди ждали три года Сибири...

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.