Первая любовь

Ничего особенного: это был только Ромашка. На мой взгляд, он сегодня был совсем не дурен. Но Катька смотрела на него с отвращением.

- Как ты не понимаешь, он просто страшный, - сказала она. - Ты привык к этому и не замечаешь. Он похож на Урию Гипа.

- На кого?

- На Урию Гипа.

Я притворился, что знаю, кто такой Урия Гип, и сказал многозначительно:

- А - а...

Но Катьку провести было не так - то просто!

- Эх ты, Диккенса не читал, - сказала она. - А еще считаешься развитым!

- Кто это считает, что я развитой?

- Все. Я как - то разговорилась с одной девочкой из вашей школы, и она сказала: «Григорьев - яркая индивидуальность». Вот так индивидуальность! Диккенса не читал!

Я хотел объяснить ей, что Диккенса читал и только не читал про Урию Гипа, но в это время опять заиграл оркестр и наш учитель физкультуры, которого все звали просто Гоша, пригласил Катьку и я опять остался один. На этот раз меня пустили к артистам и даже дали работу - загримировать одну девочку под раввина. Это была нелегкая задача. В жизни моей я не видел девочки, более не похожей на раввина! Я провозился с ней полчаса, а когда снова вернулся в зал, Катька все еще танцевала.

Кто - то нацепил мне на пуговицу номер: играли в почту. Я сидел, как каторжник, с номером на груди и скучал. Вдруг мне пришли сразу два письма: «Довольно притворяться. Скажите откровенно, кто вам нравится. Пиши ответ № 140». Так и было написано: «откровенно». Другое было загадочное: «Григорьев - яркая индивидуальность, а Диккенса не читал». Я погрозил Катьке. Она засмеялась, бросила своего кавалера и села рядом со мной.

- У вас весело, - оказала она, - только очень жарко. А что, теперь станешь учиться танцевать?

Я сказал, что не стану, и мы пошли в наш класс - там было устроено что - то вроде фойе: по углам стояли бутафорские кресла, и лампочки были обернуты красной и синей бумагой. Мы сели на мою парту - последнюю в правой колонне. Не помню, о чем мы говорили, о чем - то серьезном, кажется, о говорящем кино. Катька сомневалась в говорящем кино, и я в доказательство привел ей какие - то данные сравнительной быстроты звука и света.

Она была совершенно синяя: над нами горела синяя лампочка, - и, должно быть, поэтому я так осмелел. Мне давно хотелось поцеловать ее, еще когда она только что пришла, замерзшая, раскрасневшаяся и приложилась к печке щекой. Но тогда это было невозможно. А теперь, когда она была синяя, возможно. Я замолчал на полуслове, закрыл глаза и поцеловал ее в щеку. Ого, как она рассердилась!

- Что это значит? - спросила она грозно.

Я молчал. У меня билось сердце, и я боялся, что сейчас она скажет «мы незнакомы» или что - нибудь в этом роде.

- Свинство какое! - сказала она с негодованием.

- Нет, не свинство, - возразил я растерянно.

С минуту мы молчали, а потом Катька попросила меня принести воды. Когда я вернулся с водой, она прочитала мне целую лекцию. Как дважды два она доказала, что я к ней равнодушен, что «это мне только кажется» и что если бы на ее месте в данную минуту была другая девушка, я бы и ее поцеловал.