— А мы стоять будем? — тряхнул светлой головой паренек, и опять отца Артемия поразило сходство его с Мишей. В дверях он увидел жену и распорядился:
— Мать, по воду ступай: товарищи баню просят. Я тебя догоню.
Все ушли по воду, а отец Артемий оделся потеплее, вышел во двор и зажмурился. Сосновые ветви, изголуба-белые, оплели небо над двором, над поляной, и белый доверчивый снег лежал от крыльца до леса — он только что выпал, и ходить по нему было боязно.
Отец Артемий постоял перед ним, как перед алтарем, и вздрогнул от смеха и голоса жены.
— Что вы! Я эти ведра на дню столько раз поднимаю.
Сюда по крутосклону с озера поднимались жена и командир, который нес на плечах коромысло с полными ведрами. Никогда в жизни отец Артемий не был в подобных обстоятельствах и не представлял, что ему делать. То ли спрятаться в доме, то ли стоять на месте и никуда не уходить.
Командир увидел отца Артемия и поставил ведра на снег. Щеки Екатерины Трифоновны пылали, как снегири. Она близко подошла к мужу и успела шепнуть про командира:
— Из благородных...
И слепым движением обеих рук ухватилась за шубу отца Артемия, но руки не сдержали ее, и она повалилась у ног мужа. Рядом с Екатериной Трифоновной, сразу закатываясь в снежную пудру, проступила кровь. От крови шел пар, и снег не успевал впитывать ее.
С лица женщины схлынул румянец, губы стали белыми, как заиндевели.
Пулеметная очередь с озера с треском разодрала карниз, и деревянная труха посыпалась на лицо Екатерины Трифоновны.
Отец Артемий сдул сор с лица жены, поднял ее на руки и, запнувшись по дороге об убитого красноармейца, отнес ее в дом и положил на пол.
— Катя, я приду, — сказал он. — Я сейчас...
Он подобрал винтовку у убитого красноармейца, снял с него подсумок с патронами и, путаясь в шубе, выбежал на поляну — пули сразу же осыпали его снежной пылью, сосновой щепой и хвоей. Отец Артемий залег в снегу, в корнях старой сосны, и, еще никого не видя, выстрелил в сторону озера — винтовка, как живая, толкнулась в руках и замерла. Он передернул затвор и увидел, что в рыжих прибрежных кустах костром на ветру рвется пулеметная вспышка и, как мыши, перебегают шустрые боязливые люди.
Он стрелял редко, но расчетливо, и мыши в рыжих кустах стали шевелиться реже и пулемет замолчал после того, как отец Артемий не моргая выпустил точно по вспышке две обоймы. И стало слышно, как с веток осыпается снег — не от выстрелов, а от птицы или белки.
Отец Артемий сел на снег, прислонился спиной к стволу сосны и закрыл глаза. К нему подошел паренек в лохматой шапке.
— Помылись... — сказал он. И всхлипнул:
— Командира убили.
Отец Артемий молчал, и паренек прибавил:
— А стреляешь ты знатно.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.