Отпуск в Дагезане

Павел Шестаков| опубликовано в номере №1047, январь 1971
  • В закладки
  • Вставить в блог

— Алексей Фомич! По-вашему, Калугин скрывал прошлое исключительно по соображениям моральным, личным, не практическим?

— Практическим?

— Он поступил учиться, проходил различные официальные рубежи, заполнял анкеты, писал автобиографию... Утаивал ли он и там?..

Кушнарев сидел у самой стены. Круг неяркого света, ограниченного абажуром, не достигал его.

— Именно! Добрались, докопались! Но почему вы не способны мыслить за пределами уголовного кодекса? Почему не верите, что человек сам себя и осудить и оправдать может?

— Так поступил Калугин?

— Не спрашивал! Не интересовался, потому что видел, справедливо он поступил. Нет больше мальчишки, что дрожит на углу, пока дружки замок сворачивают. Того судить нужно было за то, что не думал, голову на плечах имея, не ведал, что творит. Дурак был, не человек, не личность. А Михаил Калугин формальностям неподсуден. Долги выплатил, имя заслужил чистое. Человек, художник. Совесть ему судья. И мелочные подробности роли тут не играют.

— Играют. Получается, что Калугин фамилию сменил незаконно и прошлое скрывал, а не просто не любил о нем распространяться.

— Кровью пролитой на фронте он заслужил... талантом своим...

— Алексей Фомич! Не понимаете вы меня! Формальностям друг ваш действительно уже неподсуден. И не о том я хлопочу, чтобы память его очернить. Поступки его меня с другой стороны интересуют. Как они самому ему навредили! И не подписал ли он себе смертный приговор сам, когда впервые чужой фамилией подписался?

Кушнарев приблизился к лампе.

— Вот вы как повернули!

— Ощупью продвигаюсь, ориентиры пока в тумане. Самолет меня измучил, не могу его от смерти Калугина отделить. И соединить не могу. В самой смерти логики не вижу. Предположим, нашелся подлец, задумал нажиться на прошлом Калугина. Но тогда художник шантажиста убить должен, а не наоборот! Получается, не Михаил Михайлович боялся, а сам он кому-то мешал. Вот главная неувязка! И вам приходила эта мысль в голову, пока вы решали тяжкий вопрос, сказать мне, что знаете о Калугине, или нет. В том и тяжесть — жертва ли Калугин? Убит злодейски, или была тому причина? Колебались вы, даже в неискренности к себе его заподозрили...

— Во мне колебаний больше нет.

— Но были! И шли они от поступка, который вы теперь оправдали, и меня убеждаете (а не себя ли?), что имел Калугин право присвоить чужие документы! Чьи? Все документы кому-то принадлежат. Где же их владелец? Калугин-второй? Вернее, Калугин-первый?

— Понятия не имею. И плохого думать не желаю.

— Мне тоже не хочется. Больше ничего вам не запомнилось?

— Есть еще зацепка, но ничтожнейшая. Собирался Михаил в тот день беседовать с Валерием.

— О чем?

— Если б знать! Заглянул я к нему, а он мне: «Погоди, Алексей, с сыном потолковать нужно». «Уму-разуму поучить?» «Да нет, — отвечает, — хуже». Но пояснять не стал. А выспрашивать, сами понимаете, как я мог?

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены

в этом номере

Рабочий — пахарю

Рассказ о рождении новой машины, о трудовых поисках и свершениях молодых рабочих ХТЗ в преддверии съезда партии