Затянувшееся молчание прервано было доктором Головиной: если никто из коллег не возражает, она с большим удовольствием предоставит свои свободные часы для специальных обходов Ивана Петровича.
Обходы эти вскоре же начались и продолжались почти все лето.
«Ученик» пристально вглядывался в каждого больного. Иногда, с разрешения врача, вступал в беседу с больным. Особое его внимание привлекали оцепеневшие. Ему было недостаточно, что врач демонстрировал перед его глазами все феномены этого оцепенения. Он подходил к больному быстрой хромающей походкой и схватывал его за кисть руки, пытаясь изменить ее положение в пространстве.
- Ого, черт возьми! - вырывался у него возглас восхищенного удивления. На какой - то миг он позабывал, что перед ним больной...
Прошло свыше десяти лет. Учителя - психиатры с глубоким волнением ждут каждого нового слова своего бывшего «ученика».
И не только русские, но и психиатры всего мира вынуждены приноровлять свои воззрения к бесспорным, неопровержимым открытиям Павлова.
Вынесена на свет высшая таинственная работа головного мозга, столько веков остававшегося неприступной «резиденцией души», подобно тому как Лхасса, священный город буддистов, обиталище Далай - Ламы, веками была недоступной для европейцев.
И не взломкою черепа, не опытами частичного разрушения и раздражения вырвал великий физиолог у мозга его тайны. Нет! И это, может быть, самое поразительное в этом беспримерном подвиге русского ума - лишь неотступное, пристальное в течение многих и многих лет наблюдение и размышление над работой слюнной собачьей желёзки, «плёвой желёзки», по выражению самого Павлова, - вот путь, который привел его в Лхассу мозга.
Сначала это даже как - то не укладывается в сознании. Однако здесь нет никаких преувеличений. И суть вот в чем.
Слюнная желёзка тончайшим образом отзывается на самые ничтожные колебания внешнего мира - отзывается то увеличением, то уменьшением количества выделяемой слюны. Отзывчивость, чувствительность эту можно приравнять разве к чувствительности сейсмографа, который в сейсмических подвалах Москвы или Пулкова зачерчивает на закопченном барабане сотрясения земной коры, происшедшие где - нибудь на отдаленнейших островах Тихого океана.
Слюнная железа через нервные связи находится в интимнейшем, теснейшем соотношении с головным мозгом, с корой больших полушарий.
Вот два факта, установленные Павловым. Сопоставьте их, и вам станет в основном понятен путь его мысли.
Слюнная железа стала его «перископом». Не вскрывая черепа, Павлов наблюдал посредством этого перископа работу высших отделов головного мозга. Отсчитывая и регистрируя каждую каплю и даже каждые полкапли слюны, великий физиолог через это самое в тончайших подробностях исследовал нормальную, ничем не нарушенную деятельность коры больших полушарий мозга собаки.
Для этого понадобилась пустяковая, но опять - таки гениальная, павловская операция. Щека собаки прорезается насквозь. Проток слюнной околоушной желёзки выводится наружу и вшивается в щеку. Вскоре небольшая рана заживает без всяких неприятностей для животного. Но слюна из одной желёзки теперь вытекает уже не в рот, как слюна остальных, а наружу. Ее можно считать по каплям.
В чем же заключается существеннейшая работа больших полушарий, открытая Павловым? В условном рефлексе. Что же он представляет собой? «Он, - говорит Павлов, - состоит в том, что при совпадении во времени какого угодно внешнего раздражения с определенной деятельностью организма эта деятельность начинает вызываться и этим раздражителем».
Если кусок пищи - во рту у собаки, то, естественно, он смачивается слюной. С таким свойством животное рождается на свет. А звонок, например, сам по себе, естественно, не обладает свойством вызывать у собаки слюну. Однако он может такое слюногонное действие приобрести.
Для этого стоит только этому звонку прозвучать несколько раз в го время, когда собака ест. Теперь уже и один звонок, без всякой пищи, начнет гнать у собаки слюну. С этим не рождаются. Это приобретенный, выработанный, или, иначе говоря, условный, рефлекс. Шаги служителя, который постоянно кормит собаку, звон посуды, вспышка лампочки, звук трещотки, - словом, любое естественное или искусственное явление, приуроченное к еде, вскоре становится как бы ее заместителем, то есть вызывает выделение слюны и пищевые движения собаки. Собака начинает «хапать» воздух или лампочку, как выразился однажды сам Павлов.
Психолог, да и все мы до Павлова сказали бы: «Что ж! У собаки накопился опыт, она поумнела. Она уже знает, что звонок - вестник пищи, и вот от страстного желания еды текут слюнки, - вещь обычная».
Но Павлов загадывал психологам коварнейшие загадки. Вот одна из них. Собаке сначала показывают сухарь. В другой же раз - кусок свежего мяса. Что вызовет у собаки более «страстное желание»: мясо или сухарь? Конечно, мясо. Значит, при виде мяса у нее как будто и сильнее должны течь слюнки. Однако нет. На мясо почти совсем нет слюны. На сухарь она обильно льется.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.